Дочь

– Я вам сочувствую, Дженни, – сказал Майкл, садясь за стол.

– Как вы намерены ее искать? – спросила я. – Ведь… этот насильник…

– Насильник тут ни при чем, – прервал меня детектив. – Он в тюрьме, его задержали десять дней назад. А для поисков вашей дочери мы делаем все возможное на данный момент. Сняли отпечатки пальцев в гримерной и других помещениях театра, с сидений в зрительном зале, раздевалке. Опросили всех ее приятелей. – Он внимательно смотрел на меня, проверяя, слежу ли я за его словами. – Опросили жителей соседних со школой домов на предмет подозрительных машин, стоящих или проезжающих там в период, когда она исчезла, проверили записи камер наружного наблюдения во всех ближайших станциях техобслуживания и на выезде из Бристоля. – Он говорил, листая записную книжку. – Мы также составили фоторобот по описанию миссис Мерз, сегодня в шестичасовых новостях его покажут по телевизору. Вот так обстоят дела.

Казалось, это должно было укрепить надежду, но я еще сильнее пала духом. Покатилась туда, где никогда прежде не бывала, цепляясь руками, пытаясь удержаться.

Он пошел к чайнику, нашел чашки, молоко. Приготовил для нас кофе. Одну чашку дал мне и снова сел за кухонный стол, на котором стояли неубранные пакеты из-под сока, грязные тарелки с овсянкой и кружки с недопитым чаем.

– Мы будем прорабатывать все версии. Даже маловероятные.

– Какие?

– Ну, разные. Но не забывайте: все может кончиться благополучно.

Я быстро вскинула на него глаза.

– Что значит благополучно?

– Например, она заночевала у какой-нибудь подруги или еще где-то.

– Это невозможно. Во-первых, у Наоми только одна подруга, Никита. А во-вторых, зачем ей было устраивать такое, если сегодня последний спектакль, участием в котором она очень дорожит?

– Может быть, это результат напряжения последних недель?

– Нет.

Мне бы хотелось в это верить, но я знала: без очень важной причины Наоми никогда бы не отказалась от последнего спектакля.

Майкл кивнул.

– В таком случае ее увел из театра новый знакомый. А может, по пути домой похитил кто-то совсем незнакомый.

Я молча смотрела на него. Что хуже? Недавний знакомый, завоевавший ее доверие и имеющий на нее непонятно какие виды, или посторонний, скрывающийся в тени у дверей театра или на улице?

Я встала, но, почувствовав слабость в ногах, опустилась на стул.

– Вот возьмите, – он протянул мне лист бумаги и ручку. – Запишите все, что сочтете нужным. Вспомните, может быть, вы пропустили что-то очевидное, ежедневно мозолящее глаза.

– Для вас этот случай, конечно, не первый?

– Конечно. Но каждый – особенный. Это ведь как и в вашей работе. К вам на прием приходит множество людей с одинаковыми болезнями, но все пациенты разные.

Он был прав.

– Кто ваши соседи? – Майкл снова раскрыл записную книжку.

– В тех многоквартирных домах в основном живут молодые пары. Недолго. Чаще всего полгода. Потом уезжают, а их место занимают другие. Ни с кем из них мы не знакомы.

– А в доме напротив?

– Миссис Мур с сыном. У него синдром Дауна.

Майкл записал.

– Может, у вас есть какие-то недоброжелатели?

Я вспомнила мужа Ани: как хмуро он смотрит на меня, высаживая жену у нашего дома. Злость в глазах мистера Прайса во время нашей последней встречи. Из приятелей Наоми я, кроме Никиты, записала только Джеймса – мальчика, который помогал ей с математикой. Он подарил ей колечко и ездил с ними в коттедж.

Зазвонил телефон. Я вскочила ответить, но меня опередил Майкл. Он быстро снял трубку, коротко бросил: «Без комментариев» – и вернулся на место. Посмотрел на меня.

– Звонил журналист. Приготовьтесь, они будут вам докучать.

Боже, какой журналист? О чем он? Единственное, что меня сейчас заботило, это Наоми. Видеть, слышать, касаться ее, обнимать.

Я протянула ему лист с тем, что записала, и он поднялся уходить. Сказал, что зайдет часа через три. Жаль, с ним было спокойнее.

Потом я долго сидела без движения, пытаясь привести в порядок мысли. В конце концов встала на ватные ноги, глянула на часы. Шестнадцать часов с тех пор, как она должна была вернуться домой, и двадцать два после ее ухода. Я вспомнила ее голос, когда она сказала до свидания, а вот попрощалась ли с ней я, стерлось из памяти.

Глава 14

Дорсет, 2010

Год спустя

Я наношу на холст тонкий слой зеленой краски, затем, после добавления малиновой, он становится серовато-зеленым. Но слишком холодным. Его надо сделать темнее и гуще, но чтобы светился. Поэтому сверху кладу голубовато-зеленую, смешанную с натуральной умброй. Море у меня темно-коричневое с пурпурным оттенком. Оно вздымается к небу, как будто стремясь его поглотить. Пену на гребне волны изображаю пунктиром, но мне больше интересна темная надвигающаяся водяная масса. Постепенно, по мере того как картина обретает форму, я начинаю ее осязать. Чувствую запах соли и даже влагу на руках. Время от времени отвлекаюсь, чтобы подложить в камин поленьев, глотнуть вина, откусить на ходу сэндвич.

Наконец где-то после полуночи картина меня отпускает. За окном все еще бушует гроза, но в комнате тепло и уютно. В камине поблескивает слабый огонь.