Дочь

Когда я кончила, на меня набросились несколько человек из молодых. За два года отсутствия в России я отвыкла от этих агитационных, трафаретных большевистских речей. Захлебываясь от волнения, нервно закуривая одну папиросу за другой, они громко и витиевато доказывали, что все, что я говорила, - была неправда. Крестьяне никогда не жили так хорошо, как теперь. Народ освободился от царских наймитов, помещиков, которые эксплуатировали рабочий класс. Народ свободен, правительство снабжает крестьянские колхозы машинами.

И вспомнила я, как через Москву-реку, по мосту, везли бочку с патокой. Одна бочка скатилась, упала на мостовую и раскололась. И не успела я оглянуться, как десятки людей, спеша, обгоняя друг друга, бросились к этой патоке, собирали ее с мостовой в чашечки, жестянки, в ладони и тут же поглощали...

Ольга начала свои уроки на молоканской горе. И каждый день она приходила усталая и расстроенная.

- Ты даже и представить себе не можешь, - говорила она мне, - что это за дети - распущенные, испорченные, ругаются, плюются во время уроков, а вместе с тем у девчонок ногти накрашенные, мальчишки курят...

Я не думала, что мне придется иметь с ними дело. Но так случилось, что Ольга подвернула себе ногу, не могла ходить, и, чтобы не терять заработка, я отправилась на молоканскую гору учить детей.

Начали мы с диктовки. Но не успела я произнести первую фразу, как вдруг с задней скамейки мальчишка с необычайной ловкостью запустил в стену жевательную резинку. Я сделала замечание. Один раз, два. В третий раз в меня полетела ореховая шелуха... Тогда я взяла одного мальчишку, двух девчонок, виновных в беспорядке, и, потрясши каждого основательно за ворот, - выставила за дверь. Водворилась тишина, и я продолжала диктовку. Я была очень счастлива, когда Ольга выздоровела и смогла возобновить занятия.

- Да ты больно с ними стесняешься, - говорили Ольге родители. - Ты лупи их как следует, в американской школе и то их лупят, а иначе разве с ними справишься? Энта учительница лучше умела с ними справляться.

- Ты энту толстую к нам больше не пущай, - жаловались Ольге дети, - она дерется.

Я должна признаться, что в Сан-Франциско меня поразила распущенность молодежи. Никогда ничего подобного я не видела. В советской России, правда, многие женщины курили. Но чтобы курить на улице или при всем честном народе целоваться и прижиматься друг к другу в парках, в автомобилях, было дело неслыханное. Я уже не говорю о Японии, где я не видела ни одной курящей женщины и где поцелуи считаются высшим неприличием, а если и целуются, то делают это тайно.

"Портовый город, - думала я. - Наверное, на востоке лучше".

- Боюсь за Марию, - говорила Ольга. - Уж очень тут нравы распущены.

Американская тюрьма

Миссис Стивенсон познакомила нас с мистером Барри, человеком лет 50-ти, корреспондентом одной из сан-францисских газет, радиокомментатором. Мы очень с ним подружились, и он стал часто заходить к нам, расспрашивая нас о советской России, о нашей прошлой жизни. Может быть, кое-что из наших сведений он употреблял в печати или на радио.

Тем временем я подготовлялась к лекции: "Мадам Чэрман" (председательница)... - я, став в позу, громко повторяла бесчисленное число раз одно и то же. Бедная Ольга не знала, куда ей деваться от моих речей. Она затворяла двери, но квартира маленькая, все было слышно. А тут еще м-р Барри взялся меня учить, как надо произносить речи.

И я зубрила, как ученица, часами, - без конца повторяла одну фразу за другой.

И вот наконец наступил день лекции в городской зале (Таун-Холл). Публики было полно. В первом ряду сидел мой учитель - Джон Барри, не сводил глаз с меня, что никак не содействовало моему спокойствию. Так было страшно, что я не помню, как я читала, что говорила, знаю только, что от волнения забыла все уроки Джона Барри. Публика аплодировала, а я кланялась, но Джон Барри был не очень доволен и сказал, что было неплохо, но что я не обращалась к последним рядам, как он учил, а к первым, и несколько раз под конец фразы говорила "ит".

М-р Барри нас часто возил по городу, знакомил с жизнью в Америке.

- Хотите посетить американскую тюрьму? - спросил он меня.

- Да, мне было бы очень интересно сравнить ваши американские тюрьмы с советскими, в которых мне пришлось сидеть.

И на другой день мы поехали в Сейнт-Квентин, одну из самых больших тюрем в Америке. Громадные серые здания, часовые кругом, но их немного, гораздо меньше, чем в советских тюрьмах. Чистота. Большинство заключенных ходят каждый день на работу. Нас провели не то в контору, не то в приемную и туда же привели несколько человек заключенных. М-р Барри сказал им, что я приехала из советской России, что я дочь большого русского писателя Толстого и что, может быть, они хотят мне задать вопросы на интересующие их темы. Как всегда в таких случаях, люди не знали, с чего начать, переминались с ноги на ногу, и всем было неловко.