Дочь

Японское искусство для нас "терра инкогнита"; некоторые отрасли его остаются до сих пор не совсем понятными. Так, например, японский театр. Я знаю, что мои соотечественники восхищались театром Кабуки, когда он приезжал в Москву. Но сама я, побывавши два раза в театре, еще не разобралась в массе странных впечатлений, таких необычных и совсем не похожих на реалистический театр, к которому я с детства привыкла. Правда, что, побывавши во второй раз, я начала уже привыкать к странным звукам голосов, минутами увлекаясь содержанием пьесы (я видела "47 самураев"), забывала внешние странности изображения. Моя вера в исключительно тонкий и изящный вкус японцев поддерживает во мне уверенность в том, что, в конце концов, я пойму и эту область японского искусства.

Две другие области захватили меня целиком. Я говорю о музыке и живописи.

Японское пение мне пришлось слышать впервые в Ясной Поляне, когда я была еще девочкой. К моему отцу приехали два японца. После серьезных разговоров они по нашей просьбе спели японскую народную песню. Это было так непохоже на то, что мы называем пением, так для нас необычно, что мы не могли удержаться от смеха, хотя это и было очень невежливо. После этого мне несколько раз пришлось слышать японское пение в России. В последний раз нам пели две гостившие в Ясной Поляне японки, и тогда впервые пение показалось мне не смешным, но мелодичным и приятным.

Когда я приехала в Японию, японская музыка доносилась до меня только отрывками: то на улице из раскрытых окон, то по радио из соседней комнаты, то пела в саду няня-японка, укачивая младенца. Я с жадностью ловила эти случайно долетавшие до меня звуки.

Один раз после суетливого рабочего дня за нами заехал знакомый профессор Ионекава-сан и пригласил нас на концерт его сестры в отель "Империаль". Я устала, у меня болела голова, и хотелось отдохнуть. Но все же я согласилась поехать на часок на концерт.

Впечатление было настолько сильное, что я не вернулась через час домой, но просидела до самого конца, потрясенная тем, что я слышала. Даже внешний вид этих женщин в темных кимоно, с серьезными лицами, с закрытыми глазами, на фоне зеленого бамбука и приземистой сосны поразил меня своей строгой красотой и сдержанностью. При кажущейся наивности и скупости звуков - сложнейшее музыкальное построение и громадное искусство в исполнении. Как будто бы творец этой музыки из стыдливого целомудрия избегал дешевых эффектов и ничем не старался украсить свое произведение. Сначала кажется, что звуки естественно примитивны, и только через некоторое время начинаешь понимать ту громадную технику, которая необходима при игре на японских инструментах. Особенно поразила нас своей красотой последняя песня, исполненная сестрой Ионекавы-сан под аккомпанемент шякухачи и семисена[19]. Нам сказали, что это была поминальная песня. Но еще не зная этого, мы были уже поражены торжественностью и глубиной ее мелодии.

Не меньшее впечатление произвела на меня и японская живопись. До того, как я попала в первый раз на выставку в Фукуока, я имела довольно смутное понятие о японской живописи. Иллюстрации в книгах, немногие виденные мною гравюры оставили во мне впечатление чего-то не совсем понятного, но изящного. Как и в музыке, меня несколько отпугивала необычность технических приемов, искусственность человеческих фигур и лиц. Но вот я попала на выставку, и у меня осталось впечатление, что люди, имеющие в руках драгоценные камни, меняют их на стекло. Сначала я попала в отделение европейской живописи. Я никак не ожидала того, что увидела. Передо мной были те же пестрые пейзажи, голые женщины, натюрморты - все, что я видела на многих европейских выставках. Здесь не было ничего оригинального, самобытного, японского. Я невольно была разочарована. Неужели это и есть настоящая японская живопись, о которой мне приходилось слышать как об искусстве совсем своеобразном. И только попав в другое здание, я нашла то, что ожидала, и даже больше того.

Первое, что бросилось в глаза, - рыбы. Среди полуфантастических морских водорослей прозрачные, голубоватые рыбы. Я видела, как, уставив глаза в одну точку, они мерно шевелили жабрами. А вот другая картина - цветет вишня, сакура. Безлистная, покрытая тяжелыми розовыми цветами ветка изогнулась, по ней порхают маленькие разноцветные птички... У меня разбегаются глаза. Что это? Туман, вы чувствуете, как вас пронизывает едкая сырость, едва вырисовывается лодка, на борту люди в странных соломенных одеждах, и на задранном кверху носу - птицы с длинными клювами.

- Рыбная ловля, - говорит заведующий. - Это птицы кармеранты, они ловят рыб. Вам нравится?

- Да, очень. - Я стою как зачарованная, мне не хочется уходить.

А вот японский натюрморт. В корзине синие, серебристые рыбы. Одна наполовину выскочила из корзины, изогнулась, чешуя серебром отливает на солнце.

Здесь, в Токио, на выставке в Уено-парке я проверила свое первое впечатление. То же ощущение чего-то прекрасного, тонкого и изящного. Нежные, едва заметные линии дают картине необычайную легкость и воздушность.