Дочь

Протяжный гудок поезда пронёсся эхом по чреву метрополитена, но две чёрный фигуры продолжали стоять прямо на пути несущегося чудовища.

— На счёт три зажми зубы и помоги мне, — скомандовал Григорий, видя весь ужас в глазах парня.

— Раз, два, три!

Фраза об искрах из глаз обрела для полицейского совершенно новое значение. Острая боль, помноженная на нестерпимый грохот железнодорожных вагонов, и ослепительный блеск фар перемешались в одно целое.

— Ты жив? — переводя дыхание, спросил Григорий и бухнулся рядом с приходящим в себя блюстителем закона.

— Кто ты? — только и смог выдавить из себя парень.

— Я простой человек, скорее, никто. Я просто иду домой. Они сказали, что убьют мою дочь. Я должен этому помешать.

— Кто они? Давай я сообщу в отдел. Если всё так, мы сможем тебе помочь, — предложил полицейский.

— Нет, уже пробовал. Лучше я сам, — ответил Григорий и с трудом поднялся на ноги.

— Эй, а как же я? — растеряно спросил парень.

— На, это на всякий случай, — Григорий протянул телефон с покрытым трещинами экраном,

— Зачем он мне? — удивился полицейский. — Тут же не ловит!

— Пригодится, а мне он больше не нужен, — в его тоне послышались очень странные нотки металла, перемешанного со спокойствием, совершенно несвойственным заурядному клерку.

— Но ведь нельзя же просто так…

— Оказывается, можно, в этом дурацком мире всё можно, теперь я это понял, — бормотал Григорий, всё глубже и глубже удаляясь в черноту тоннеля.

* * *

Путь до следующей станции оказался не таким уж и коротким, как это представляется из окна мчащегося на полной скорости поезда. Пройти через пассажирскую платформу не представляло никакого труда. Стрелки наручных часов показывали римскую цифру десять. На станции совершенно никого не было. Почти как в каком-то дешёвом фильме про зомбиапокалипсис. Знакомый вестибюль встретил всё теми же пожелтевшими от времени стенами и потрескавшимся гранитным полом. Ни полиции, ни даже кассиров видно не было.

— Похоже, что уже и эти давно сидят за столом в ожидании пламенной речи народного лидера, — с издёвкой подумал Григорий и поспешил к выходу, плотно прижимая перепачканную грязью злосчастную папку.

На улице было свежо. Густой зимний воздух приятно проникал в лёгкие, вытесняя оттуда остатки затхлости тоннелей метрополитена. На небе сверкали далёкие звёзды. Их яркий свет напоминал мерцания ёлочных игрушек, украшавших пышное зелёное дерево. В детстве родители Григория очень трепетно относились к этому празднику. Он прекрасно помнил, как вместе с мамой выбирал новогодние игрушки и помогал украшать ими крохотную квартирку на окраине города. Самым же главным был процесс водружения звезды на верхушку ёлки. Он забирался на плечи отца и под мамины аплодисменты победоносно завершал ритуал. В этот момент он почему-то подумал о своей дочери. Она точно так же радовалась, когда он приносил домой ёлку. Как она весело бегала по всей квартире, катая по полу большие разноцветные шарики.

Больно сжалось сердце. Переставлять ноги становилось всё труднее. Боль разливалась по всему телу, но он не сдавался. Никогда прежде не доводилось чувствовать в себе даже отголоска той решительности, что овладела им в этот злополучный вечер. Времени почти не осталось. Так или иначе полиция скоро установит личность и вычислит место жительства, а бандиты и так прекрасно всё знают.

— Что, если просто выкинуть дурацкую папку? — подумал он. — Нет, они вряд ли поверят. Тогда может просто отдать им? Пусть забирают и катятся к чертям? Но спасёт ли его столь трусливый жест? Он слишком много узнал за этот день, слишком…. Главное, чтобы не тронули мою семью.

Григорий поймал себя на предательской мысли, что все переживания сводятся только к дочери. Чувств к некогда любимой супруге он давно не испытывал. Скорее, наоборот, за долгие годы любимый человек отдалился настолько, насколько могут никогда не стать чужими совершенно незнакомые люди. Постоянные упрёки, откровенные измены, насмешки над несостоятельностью Григория и, конечно же, постоянные требования чёртовой шубы.

Он уже давно намеревался уйти. Но куда? Оказаться выброшенным на улицу представлялось не лучшей идеей. Всё купленное в браке имущество числилось на ней, и это лишь усугубляло и без того отвратительные отношения. Он ещё раз подумал о любимой дочери. Если его выгонят, что он сможет ей дать? Как будет жить? Да и вообще будущее в один день из бесконечной серости обернулось совершенной чернотой, словно зола в остывающей печи.

— Будь, что будет, лишь бы она была в безопасности, — подумал Григорий и свернул за ближайший угол длинного дома.