Читаем Дочь полностью

У нас на Украине говорили: "хлиб и до хлиба". В Японии можно сказать: "рис и до риса". И все овощи странные, нам, европейцам, совсем неизвестные. Мы очень удивились, когда среди огородных растений вдруг увидали рядами посаженный лопух, который в таком изобилии растет в старых русских заброшенных усадьбах. Мы ели его, приготовленный с сахаром. Очень поражала нас японская редька, по вкусу похожая на нашу редиску, сочная, сладкая, громадных размеров, иногда с ботвой вместе в рост человека. Под вулканическими горами, где когда-то извергалась лава, редьку выращивают такой величины, что вьючная лошадь может поднять только две штуки. Редьку японцы едят сырую, тертую, вяленую, соленую, с рисом, с рыбой, поливая ее соей. В лавках лежат длинные, фута в два и больше длиной и в кулак толщиной, желтые, соленые редьки в тесте; вам отрезают от них ломоть на один, два, три цента.

Внешне жизнь крестьян красива, красивы дома, сады, поля. Иногда среди полей можно увидеть чудесные цветы, беседку, увитую глициниями, маленький прудик с жирными карпами и белыми лилиями. И в общественной их жизни много прекрасного. В Японии, как и у нас в России до революции, существует общество крестьян. Один за всех и все за одного. Свадьба, похороны, семейный праздник принадлежат не только семьям, но и обществу. Все принимают в этом участие, радуются на свадьбе, плачут на похоронах. В деревнях нищих нет, общество крестьян этого не допустит. Свято чтутся праздники, обычаи, традиции. Они украшают жизнь японских крестьян, вносят то особое, непередаваемое очарование и прелесть, которое вы не всегда можете объяснить, но которое вы все время ощущаете в Японии.

Скрытая красота

Мне трудно было поверить, что он работает на писчебумажной фабрике. Станки, деловой кабинет или контора, писчая бумага мало вязались в моем представлении о нем. Я не встречала ни одного японца, который казался бы мне более японским, не только не зараженным по существу европейской цивилизацией, но полностью удержавшим в себе японскую культуру, по-настоящему любящим японскую старину. И никто не помог мне так понять скрытую от большинства европейцев красоту Японии, как Екой-сан. Я говорю: понять, хотя на самом деле то, что мы поверхностно узнали, бесконечно далеко от настоящего понимания. Но Екой-сан приподнял завесу, и мы увидели, какой громадный, бесконечно интересный мир за этой завесой, мир, который мы никогда не узнаем, но про который мы узнали, что он существует. Благодаря Екой-сан наше восхищение прекрасным не остановилось на лакированных вещицах и ярких кимоно, продающихся в универсальных магазинах, для нас открылась возможность понимания действительно прекрасного. Только возможность, потому что не всем японцам доступно наслаждение японской живописью, музыкой, чайной церемонией, танцами. Но вообще - японской стариной.

С первого взгляда дом Екой-сан показался нам скромным, даже серым. Я не понимала, почему он так торжественно повел нас в этот маленький домик, когда рядом у него был большой просторный дом, гораздо новее и блестящее. Но я ничего не сказала и хорошо сделала, потому что такое непонимание было бы равносильно тому, как если бы я восхищалась полированной базарной мебелью, не замечая рядом стоящей мебели времен Людовика XVI.

"Они (аристократия Ашигава) любили жить в маленьких хижинах, - пишет Окакуро Какузо, - таких скромных на вид, как простые крестьянские, пропорции которых вырабатывались гениями, как Шоджо или Соами (XV), в которых столбы были сделаны из самого драгоценного, душистого дерева, привезенного с далеких индийских островов, и в которых бронзовые очаги были совершенны своими рисунками, нарисованными Сесшю (великий художник XV в.). Красота, говорили они, ценность вещи чаще сокрыта в глубине, чем выражена на поверхности".

Сначала это казалось нам странным, но постепенно мы проникались тем, что красота скрытая особенно прекрасна.

У японцев есть слово "сибуи", или "шибуи" (звуки с и ш часто сливаются, как л и р). Но сколько я ни старалась проникнуть в глубину смысла этого слова, уловить всю тонкость его - мне не удавалось это сделать. Если платье вульгарно - оно не может быть "сибуи", если букет цветов аляповат, безвкусен - он не может быть "сибуи". Я стала думать, что это просто, что я понимаю, и вдруг один японец мне сказал:

- Ну, как мне вам это объяснить? Представьте себе вечер, закат, озеро, вода совершенно неподвижна. И вот тишину и покой нарушает всплеск. Лягушка прыгнула в озеро. На поверхности вода расходится в круг - шире, шире. Это и есть "сибуи".

Сансом в своей книге "Япония" так характеризует это слово: "Шагуны Ашигава, - пишет он, - развили вид роскоши, далекой от богатой и пресыщенной роскоши, которую японцы называют "сибуи", или "суровой", идея, которая может быть лучше понята путем сравнения сладкого фрукта с кисловатым".

Иногда мне казалось, что скрытая красота и есть "сибуи".

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное