Добыча золотого орла. Пророчество орла

– Хм… мы об этом подумаем… – Командующий Плавт бросил взгляд на свои заметки. – А пока перейдем к последнему пункту. Центурион Максимий, готов ли ты утверждать, что твои бойцы защищали берег реки настолько стойко и доблестно, насколько это предписывал им долг?

– Честно говоря, нет, командир. Легионеры валились с ног от усталости. Последнюю милю перед бродом мы преодолели бегом и прямо с марша бросились в бой, не успев даже отдышаться. Люди были вымотаны до предела, а когда они увидели, какое множество врагов собралось на том берегу, намереваясь напасть на нас…

– Ну?

Максимий опустил глаза, глядя на носки сапог:

– Думаю, командир, они испугались. Не были готовы сразиться с таким множеством варваров. Поэтому мы отступили от берега и стали дожидаться подкрепления. У меня не было выбора. Нет смысла бросать когорту в бой, если она к нему не готова. – Он посмотрел на командующего с вызовом. – В любой другой день…

– Центурион, – прервал его Плавт. – Ни о каком другом дне речи не идет. И одного этого хватит с избытком. Ты и твои бойцы продемонстрировали полное несоответствие высоким требованиям, какие налагает на солдата звание легионера.

Прежде чем вынести заключительное суждение, командующий выдержал паузу. Он сделал это не просто ради дешевого театрального эффекта. Плавту хотелось, чтобы эти люди пережили несколько мгновений настоящего ужаса в ожидании решения, касающегося их участи.

– Третья когорта лишается права на пребывание в лагере на шесть месяцев. Со знамен всех центурий будут удалены награды и знаки отличия, начисление выплат будет приостановлено, рацион ограничат ячменем и водой. Приговор вступает в силу немедленно.

Несмотря на полугодовую перспективу тяжкого полуголодного существования, самым сильным чувством, которое испытал Катон, был стыд. Каждому подразделению в армии станет известно, что он вместе с прочими бойцами и командирами когорты пренебрег своим долгом. Куда бы они ни направились, придется маршировать под оголенными штандартами, знаками бесчестья. Тень этого приговора будет лежать на нем куда дольше оговоренных шести месяцев: память о преступлении всегда превосходит срок наказания.

Командующий сложил свои таблички и уже собирался встать, когда Нарцисс вдруг подался к нему и положил руку на его плечо.

– Один момент, командующий.

– В чем дело?

Нарцисс склонился к Плавту поближе и заговорил так тихо, что слышать его мог только он. В шатре воцарилась неестественная тишина: все затаили дыхание и напрягли слух, пытаясь уловить хотя бы слово. Несколько мгновений Плавт внимательно слушал, потом на его лице появилось выражение ужаса, и он покачал головой. Нарцисс заговорил еще более настойчиво, тыча в направлении командующего пальцем, чтобы подчеркнуть важность сказанного. Спустя некоторое время командующий, по-видимому, уступил и мрачно кивнул, после чего повернулся к Веспасиану и что-то шепнул. Поджав губы, Веспасиан посмотрел на командиров Третьей когорты.

Командующий Плавт откинулся назад, сложил руки на груди и обратился к собравшимся в шатре:

– В силу серьезности вины Третьей когорты, пренебрегшей своим долгом, а также в назидание всей армии, служащей в этой провинции и за ее пределами, приговор дополняется указом о децимации. Жеребьевка по центуриям будет проведена немедленно. Казнь состоится послезавтра на рассвете, на глазах у представителей всех легионов. Трибун! Отведи этих командиров к их подразделениям.

Когда центурионы покидали шатер, Катон непроизвольно отмечал выражение их лиц. Максимий смотрел себе под ноги, не решаясь ни с кем встретиться взглядом. Лицо Туллия сделалось пепельно-бледным. Макрон был в ярости и, проходя мимо Катона, слегка покачал головой в знак горького негодования. Феликс и Антоний выглядели ошеломленными. Наконец дошла очередь и до самого Катона. Он двинулся к выходу за остальными, чувствуя странное онемение, словно жестокая окружающая действительность вдруг сделалась смутной и отдаленной.

Децимация. До сих пор он только слышал об этом наказании – самом страшном, которому мог подвергнуться личный состав легионов в походных условиях. Одного человека из десяти, выбранного по жребию, его же товарищам предстояло забить до смерти. Молодой центурион с трудом боролся с порожденной ужасом тошнотой.

Вернувшись к подразделениям, центурионы встали каждый перед своей центурией и в колеблющемся красном свете факелов молча ждали, пока из штабного шатра не вышли шестеро писцов. Каждый держал в руках простой самнитский глиняный горшок. Они разделились: каждый направился к одной из центурий Третьей когорты. Когда писцы заняли свои места, трибун Плиний выступил вперед:

– Каждому бойцу из каждой центурии предстоит тянуть жребий: он должен будет вслепую вынуть из горшка жетон. Кто вытянет белый жетон, возвращается в строй. Тех, кому достался черный жетон, будут под конвоем отводить в сторону.

Стон отчаяния прокатился по рядам легионеров, понявших, сколь жестокое наказание обрушилось на Третью когорту.

– Молчать! – рявкнул старший трибун. – Ни звука, когда говорит командир!