Доброе дело

Избавившись от надоевших нам братьев Гуровых, мы с приставом немедленно принялись обсуждать как раз поведение старшего из них. В том, что Фёдор Захарович тоже подставляет под наши подозрения Ольгу Кирилловну, мы сошлись почти что сразу, настолько это смотрелось очевидным. Не возникло у нас разногласий и по вопросу, для чего оно старшему Гурову нужно — чтобы уйти из-под положения закона о невозможности наследования убийцей за своею жертвою, никакой иной причины тут, как мы оба были уверены, не могло и быть. Тут я и поделился с Шаболдиным своим соображением относительно того, что только доказав знание Фёдором Гуровым истинного положения дел с подаренными отцом Ангелине Павловне облигациями, мы сможем доказать и его соучастие в отравлении отца, а то и не соучастие даже, а главенствующее положение в преступном сговоре с супругой. Шаболдин очень внимательно меня выслушал и призадумался.

— Тут, Алексей Филиппович, вот что получается, — задумчиво начал пристав. — Вы, я так полагаю, правы. Но мы и против Ольги-то Гуровой никак ни одной прямой улики не найдём, а если искать ещё и доказательства того, о чём вы говорите… Мне вот представляется, что быстрее будет найти нечто такое, с чем Ольгу Кирилловну можно будет посадить в камеру и допрашивать хоть каждый день. Попомните, Алексей Филиппович, моё слово, она нам тогда и супруга своего сдаст с потрохами.

— То есть вы, Борис Григорьевич, считаете, что сосредоточить усилия надобно именно на Ольге Гуровой? — прямо спросил я.

— Я, Алексей Филиппович, в том совершенно уверен, — твёрдо ответил пристав.

Настала моя очередь задуматься. По уму выходило, что Шаболдин прав, и проще будет дожать Ольгу Кирилловну, чтобы она рассказала нам обо всём, в том числе и о роли её супруга в деле, нежели выискивать, каким образом мог узнать про дарёные облигации Фёдор Захарович, но я с некоторым удивлением обнаружил где-то в глубинах своего сознания подозрение, что ничего подобного не случится. Уж не знаю, то ли я домахался-таки утром шашкой до восстановления предвидения, то ли что ещё, но уже через несколько мгновений подозрение почти превратилось в уверенность — ничего такого мы от Ольги Гуровой не узнаем. Но как мы с Шаболдиным оба не могли пришить к делу нашу убеждённость в дутости того алиби, что создала Фёдору Гурову девица Букрина, так и я не мог вывалить на Бориса Григорьевича свои предчувствия. Попытался я задуматься и над тем, как так вышло, что я одновременно и признавал правоту пристава, и уверился в том, что он ошибается, но усилием воли заставил себя остановиться, решив что морочить голову самому себе я буду дома, а не в губной управе. В итоге мы с приставом наскоро выпили по стакану чаю, да и разошлись по домам.

Дома, говорят, и стены помогают, вот и у меня в голове более-менее прояснилось. Мне вроде бы удалось устранить противоречие в своих мыслях. Да, из всего того, что есть у нас сегодня, выходит, что Шаболдин прав, и от Ольги Гуровой узнать можно почти всё, что касается отравления Захара Модестовича. А значит, что? Значит, в самое ближайшее время произойдёт нечто такое, что сделает наши сегодняшние знания бесполезными. Что же, победа над попытками сознания раздвоиться, это, безусловно, хорошо. Но если кто думает, что открытие причины такого раздвоения меня обрадовало…

[1] Белое оружие — холодное оружие (устар.)

[2] См. роман «Жизнь номер два»

[3] См. романы «Пропавшая кузина», «Царская служба» и «Семейные тайны»

Глава 27. Догадки, отчёты и планы

Я ещё помню, что в прошлой своей жизни был «совой» — вечером чувствовал себя намного лучше, чем утром и днём, поэтому всячески продлевал себе вечер, ложась никак не раньше двух-трёх часов ночи, благо работа позволяла не вставать рано. Здесь, если ты не просто прожигаешь жизнь, а занят хоть каким-то делом, ночной образ жизни не прокатит — люди рано встают и рано ложатся. Привычка к такому режиму дня досталась и мне от Алёши Левского, поэтому действие пословицы «утро вечера мудренее» распространялось на меня в полном объёме. Так что, встав рано утром, умывшись, побрившись и позавтракав, вчерашние свои вечерние умственные упражнения я вспоминал с некоторой снисходительностью. Ну ладно, предвижу я, что ничего нам Ольга Гурова про мужа своего не скажет, и что? Это как-то мешает мне размышлять над делом? Да никак! Осложнения, конечно, будут, но когда меня такое останавливало? И потому я снова включил голову и принялся гонять мысли по улицам и переулкам своего могучего мозга. Уже довольно скоро это привело меня к интересным открытиям.