— Простите, — сказала она. — Если я показалась Вам неприветливой, это вовсе не из-за Вас.
— Я решил, что надоел Вам.
— Нет-нет, — сказала она игриво, — что Вы. Вы ведь, конечно, можете рассказать много интересного.
Среди прочего этот дряхлый дедуля утверждал, что был лично знаком с Дж. Эдгаром Нэйшеном, аптекарем из Грэнд-Рапида, отцом этического контроля над рождаемостью.
— Тогда покажите, что вам интересно со мной, — велел он ей.
Он знал, что эта дерзость сойдет ему с рук. Дело в том, что он мог встать и уйти в любую секунду — вплоть до того момента, когда он попросит ее сделать укол, а он должен был попросить об этом. Таков был закон.
Искусство Нэнси и всех Хозяек состояло в том, чтобы не позволить добровольцу уйти и терпеливо уговаривать, ублажать, улещивать его, медленно приближаясь к цели.
И Нэнси пришлось присесть в кабинке рядом с креслом и притвориться изумленной, услышав от старика — якобы, впервые — всем известную байку о том, как Дж. Эдгар Нэйшен случайно начал свои опыты по этическому контролю над рождаемостью.
— Он и понятия не имел о том, что когда-нибудь его таблетки будут принимать люди, — сказал дряхлый дедуля. — Он хотел внедрить принципы морали в обезьяннике зоопарка в Грэнд-Рапиде. Вы это знали?
— Нет, не знала. Это очень интересно.
— Однажды на Пасху он пошел в церковь со своими одиннадцатью детьми. День был так чудесен, пасхальная служба так прекрасна, что, выйдя из церкви, они решили прогуляться по зоопарку, — ну и вот, гуляли, значит, они себе, витая в облаках…
— Гм.
Описываемая сцена была взята из пьесы, которую показывали по телевизору каждую Пасху. Дряхлый дедуля вставил себя в этот эпизод — вот он подходит и легко заговаривает с семейством Нэйшенов, — как раз перед тем, как они добрались до обезьянника.
— Доброе утро, мистер Нэйшен, — сказал я ему. — Какое прекрасное утречко! И Вам доброе утро, мистер Говард, — говорит он мне. — Именно в пасхальное утро ощущает себя человек таким чистым, обновленным и согласным с божьими намерениями.
— Гм.
Через почти звуконепроницаемую дверь Нэнси уловила еле слышные, но настойчивые телефонные звонки.
— И мы вместе подошли к обезьяннику. И что вы думаете, мы там увидели?
— Не имею представления.
Кто-то снял трубку.
— Мы увидели обезьяну, играющую со своими интимными частями.
— Нет!
— Да! И Дж. Эдгар Нэйшен так расстроился, что тут же отправился домой и начал работу по созданию таблеток, которые сделали бы обезьян в весенний день зрелищем, приличиствующим для того, чтобы его могла наблюдать христианская семья.
В дверь постучали.
— Да? — ответила Нэнси.
— Нэнси, — сказала Мэри, — тебя к телефону.
Когда Нэнси вышла из кабинки, шериф захлебывался радостным повизгивающим смехом в предвкушении торжества закона и порядка. Разговор записывался на пленку агентами, прятавшимися рядом, в «Говарде Джонсоне». Предполагалось, что звонит Билли-поэт. Его телефон определили. Полиция была уже в пути, чтобы схватить его.
— Подержите его у телефона подольше, подольше, — прошипел шериф и передал Нэнси трубку так бережно, словно она была из чистого золота.
— Да? — сказала Нэнси в трубку.
— Нэнси Маклухэн? — спросил мужчина. Голоос его звучал как-то ненатурально. Он, наверно, говорил через казу[8].
— Я говорю от имени нашего общего друга.
— Да?
— Он попросил меня кое-что Вам передать.
— Понятно.
— Это стихи.
— Хорошо.
— Вы готовы?
— Готова.
Нэнси услышала в трубке далекое завывание полицейских сирен. Звонивший, наверняка, тоже услышал сирены, однако стихотворение прочитал совершенно бесстрастно. Стихи были такими:
И тут они его взяли. Нэнси слышала всё: шум борьбы, удары, крики. Нэнси положила трубку. Чувство опустошения охватило её, тошнотой подступило к горлу. Её бесстрашное тело было готово к борьбе, но борьбы уже не будет.
Шериф, пожелавший увидеть преступника, пойманного с его помощью, с такой скоростью выскочил из Салона Самоубийства, что из кармана его форменной куртки вылетела пачка листков.
Мэри подняла их и окликнула шерифа. На секунду остановившись, он сказал, что эти бумажки ему теперь ни к чему, а затем опросил ее, не желает ли она поехать с ним. Между двумя девушками произошёл бурный диалог — Нэнси уговаривала Мэри поехать, говоря, что сама она совершенно не интересуется Бмлли. И Мэри, поспешно сунув Нэнси пачку бумаг, ушла.
Это были фотокопии стихов, посланных Билли Хозяйкам в других городах. Нэнси прочитала верхнюю. В этом стихотворении большое внимание уделялось интересному побочному эффекту этических таблеток по контролю над рождаемостью. Они не только делали людей бесчувственными, но и заставляли их мочиться синим. Стихотворение называлось «Что негодник сказал Хозяйке Салона» и содержало следующее: