Добро пожаловать в обезьянник

Они отвели Нэнси наверх, в одну из комнат для прислуги. Мужчина с секатором перерезал веревки вокруг узкой кровати. Они положили Нэнси на кровать, и двое мужчин держали ее, пока женщина делала ей какой-то укол, от которого все поплыло у нее перед глазами.

Билли-поэт исчез.

Женщина, сделавшая укол, спросила теряющую сознание Нэнси, сколько ей лет.

Нэнси, твердо решившая не отвечать, вдруг почувствовала, что дурман ослабил ее волю, и она не может не ответить.

— Шестьдесят три, — пробормотала она.

— Каково это — быть девственницей в шестьдесят три года?.

Сквозь густой туман Нэнси услышала свой ответ и тут же хотела закричать, что это не она сказала. Собственный ответ поразил ее. Она сказала: «Бессмысленно».

Затем еле слышно спросила женщину: «Что было в шприце?» — Что было в шприце, лапушка? Это, лапушка, называется «сыворотка правды».

* * *

Когда Нэнси очнулась, луна была уже низко, но ночь ещё не кончилась. Шторы были задернуты, в комнате горели свечи. Первый раз в жизни Нэнси видела зажжённую свечу.

Разбудили Нэнси приснившиеся ей москиты и пчёлы. И москиты, и пчёлы давно исчезли на Земле. Как и птицы. Но ей приснилось, что миллионы насекомых роями окружили ее — от талии вниз. Они не жалили ее. Они распаляли ее. Нэнси стала негодницей.

Она снова заснула. И проснулась от того, что её куда-то вели три женщины, по-прежнему скрывавшие свои лица под натянутыми на голову чулками. Её привели в ванную. Ванная была полна пара — кто-то уже побывал здесь. На полу пересекались цепочки влажных следов,а в воздухе стоял хвойный аромат.

Пока ее мыли, умащивали, затем облачали в белую ночную рубашку, к ней вернулись и её воля, и разум. Когда, закончив свою работу, женщины отступили, любуясь ею, она тихо сказала им: «Может, я сейчас и негодница. Но это не значит, что я обязана думать, как негодница, и поступать, как негодница».

Никто с ней не спорил.

* * *

Нэнси проводили вниз и вывели из дома. Она ожидала, что теперь ее заставят вновь спуститься в люк. Это будет подходящим завершением, — думала она, — после всех унижений, перенесенных от Билли, бросить её вниз, в канализацию.

Но её провели по зелёному цементу, где когда-то была трава, по жёлтому цементу, где когда-то был пляж, и оттуда на голубой цемент, где когда-то был залив.

Там, утонув в голубом цементе по ватерлинию, застыли двадцать шесть яхт, принадлежавших когда-то разным Кеннеди. Нэнси подвели к самой древней из яхт «Марлин», в далеком прошлом собственности Джозефа П. Кеннеди[10].

Светало. Только через час из-за высотных домов за музеем Кеннеди первый луч солнца пробьётся в этот закрытый мирок под огромной геодезической вышкой.

Нэнси провели по трапу на борт «Марлин» и дальше по палубе — к передней каюте. Женщины жестами показали, что ей нужно уже одной спуститься вниз на пять ступенек.

На секунду Нэнси замерла. Застыли и женщины. Еще две неподвижные фигуры стояли на мостике — это были уже настоящие статуи. У руля возвышалась статуя Фрэнка Виртанена, когда-то капитана «Марлин», а рядом с ней — статуя его сына и помощника Чарли. Сквозь прозрачное ветровое стекло они пристально вглядывались в цементную голубизну, не обращая ни малейшего внимания на бедную Нэнси.

Нэнси — босая, в тонкой белой ночной рубашке — отважно спустилась в переднюю кабину, полную горящих свечей и хвойного аромата. За её спиной захлопнули и заперли дверцу.

Взволнованная до предела Нэнси, очутившись в старинной обстановке этой каюты, не сразу заметила Билли-поэта среди сплошного красного дерева и хрусталя. Наконец она увидела его в дальнем углу, спиной к двери, ведущей на открытую площадку. На нем была шелковая пурпурная пижама-косоворотка, окантованная красным. На обтянутой шелком груди Билли извивался золотой дракон. Он извергал огонь.

Однако очки на лице Билли придавали ему вид вовсе не агрессивный. Он держал в руках книгу.

Нэнси, остановившись на нижней ступеньке лестницы, крепко схватилась за перила и стиснула зубы. Она прикинула, что потребуется десять мужчин ростом с Билли, чтобы справиться с ней.

Между ними был большой стол. Нэнси ожидала, что главным предметом в каюте будет кровать, — возможно, в форме лебедя. Но «Марлин» была предназначена для дневных прогулок. Каюта эта была не что иное, как сераль[11]. И чувственного в ней было столько, сколько в столовой дома среднего класса в Экране, штат Огайо, году этак в 1910-м.

На столе горела свеча, стояли ведерко со льдом и квартовая бутылка шампанского. Шампанское было настолько противозаконным, насколько противозаконен был героин.

Билли снял очки, посмотрел на нее застенчивым, смущенным взглядом и сказал: «Добро пожаловать».

— Я сюда пожаловала не по своей воле.

Билли не спорил.

— Вы очень красивы.

— И что я сейчас должна сказать, — что вы потрясли меня своей красотой? Что я испытываю непреодолимое желание броситься в Ваши мужские объятия?

— Этим Вы могли бы осчастливить меня, — если бы захотели, — сказал он покорно.

— А как насчет моего счастья?

Этот вопрос озадачил его.

— Нэнси, так в этом-то все и дело!

— Что если мое представление о счастье не совпадает с Вашим?