До встречи в раю

- Нет, казнить мы их не будем. Не для того мы боролись за идеалы свободы, чтобы теперь бесцельно проливать кровь. Мы не палачи. Они,Лидер царственным жестом указал на понурых людей в форме,- конечно, глубоко виноваты перед народом. Но и они подневольные, еще более подневольные, чем вы, бывшие заключенные. Их жизнь - это вечная тюрьма. Для вас же тюрьма была только временным домом... И пусть сейчас каждый из этих людей покается. Мы их простим. А тюрьма еще понадобится для наших врагов,- неожиданно заключил Лидер.

...Через полчаса после описанных событий у Лаврентьева зазвонил городской телефон. В трубке послышался глуховатый голос:

- Ну, как тебе моя гуманитарная акция?

- Нет предела восхищению,- ответил командир, узнав Кара-Огая. Как говорят у нас, горбатого и могила не исправит... Тебе мало своих бандитов, так ты еще этих выпустил! Они же весь город на уши поставят.

- Каждый человек, Женя, имеет право на свободу,- наставительно сказал Лидер. Эти бывшие узники совести...

- Без совести,- уточнил Лаврентьев. Дураку воля - что умному доля: сам себя сгубит.

* * *

Как всегда утром, доктор Шрамм начал обход. В конце коридора, возле лестницы, стояла койка, где, свернувшись калачиком, лежала пресловутая Малакина. Иосиф Георгиевич поднял одеяло, обнажив желтое старушечье тело с выпирающими ребрами.

- Малакина! - строго позвал он ее. Ты что ж совсем ничего не кушаешь? Ай-ай-ай! Нехорошо...

Потом в таком же темпе доктор со свитой обошел второй этаж. Лавируя между койками, из-за недостатка места выставленными в коридоры, Шрамм высказывал замечания по поводу плохой уборки помещений.

После обхода стал вызывать пациентов. Начал с больного со странной фамилией Шумовой. Он действительно соответствовал ей. Возможно, что фамилия поспособствовала появлению некоторых странностей. Больной любил бегать по коридорам, изображая мотоцикл, урчал, пускал пузыри и даже катал на спине своих товарищей по палате. С прогрессированием болезни он стал необычайно прожорливым, нагло воровал пайки у больных, растолстел и больше не бегал, лежал или сидел на кровати.

- Ну, что, голубчик? - Доктор глянул на больного поверх очков. Его привела Аделаида. Как вы себя чувствуете?

Шрамм отметил, что губы у больного напряжены и вытянуты вперед. "У него явный синдром хоботка",- подумал он.

- Хорошо,- осклабился Шумовой и подался вперед.

- Кормят как? Жалоб нет?

- Хочется кушать,- признался больной.

- Вижу. Что-то вы растолстели, милый мой друг. Перестали двигаться, все в кровати валяетесь. Раньше хоть бегал... укоризненно заметил доктор.

При последних словах Шумового будто подменили, он оживился, радостно заурчал:

- Ур-р, ур-р-р-р...

- Ну, полноте, полноте, голубчик. Мне никуда ехать не надо. Странная мания н считать себя железным мотоциклом,- заметил он, повернувшись к Аделаиде. Не перекармливайте его. С продуктами у нас плохо,напомнил он. Давайте следующего, Карима.

Больного Карима всегда называли не по фамилии, потому что она была сложна и непроизносима. Даже в письменном виде привести ее не представлялось возможным. Четверть из сорока своих лет он провел в лечебнице, причем в несколько приходов. Ему не особо радовались, но принимали уже как старого знакомого. Психушка, как и тюрьма, что располагалась неподалеку,- дело весьма заразное. Наверное, оттого, что обладает особого свойства притяжением.

- Здравствуй, Карим. Заходи, садись,- приветливо начал Иосиф Георгиевич.

Больной молча сел, уставился в одну точку.

- Как здоровье, как чувствуешь себя?

- Спасибо,- буркнул Карим и сплюнул на пол. Все мерзко.

- А вот это некрасиво,- мягко заметил доктор. Ведь кому-то придется убирать.

- Будто не знаете, кому,- резонно парировал больной.

- Я вижу, ты сегодня не в настроении. А мне просто хотелось пообщаться с тобой. Между прочим, мне очень понравились твои рассуждения о взаимосвязи вселенского разума и смысла жизни конкретного индивида.

Карим поднял глаза на доктора.

"Так, так,- ободрился Шрамм,- кажется, его начинает пронимать". Он знал, что Карим вошел в депрессионную фазу и теперь за ним следует наблюдать особо тщательно. Санитары нашли у него под матрасом старые бинты, которые он припрятал после перевязок: последнее время запаршивел, покрылся фурункулами. Все эти маленькие хитрости находчивых и неунывающих суицидников доктор прекрасно знал.

- Зачем ты прятал под матрасом бинтики? - как бы шутливо спросил доктор.

- Так просто,- отмахнулся Карим.

Шрамм заметил, что больной забеспокоился.

- Скажи честно мне одну вещь. Скажешь? - пытливо спросил Иосиф Георгиевич, глядя по возможности ласково и внимательно. Он знал, что его часто выдает хищный блеск глаз. Впрочем, ему было наплевать, повесится Карим или нет. Хотя для одной недели два суицида, пожалуй, многовато, даже по нынешним временам хаоса и всеобщего бардака.

- Ну? - выразил нетерпение Карим.

- Думаешь ли ты о самоубийстве?

Карим отвел взгляд.

- А о чем ты чаще всего думаешь?

- Ну, о чем... О всем. О том, что надоело все. Идиоты, например, ваши надоели.

- Сочувствую... Я ведь тоже среди этих больных людей, которых ты называешь идиотами...