До горького конца

«Кендель был, кажется, прав, — думал он, стоя пред белой постелью и воображая на ней Грацию со скрещенными на груди руками, — может быть, действительно лучше, что она умерла и избегла постыдной участи, которую готовил ей ее возлюбленный. Надо благодарить Бога, что она не сделалась его любовницей. Но как было бы хорошо соединиться с ней опять и начать вместе новую жизнь!»

За домом присматривала старая, полуглухая женщина, с одним плечом выше другого.

— Я помогла класть ее в гроб, бедняжку, — сказала она плаксивым тоном, когда Редмайн стал расспрашивать ее о молодой девушке, внезапно скончавшейся в этом доме немного, более года тому назад.

— Так вы видели ее? — воскликнул Ричард Редмайн.

— Еще бы! Я видела и его после ее смерти. Он был тоже бледен как мертвец и так спокоен, что страшно было смотреть. Странное дело! Нанимая дом, он сказал, что нанимает его для своей молодой жены, а на следствии выдал за свою сестру. Но кто бы она ни была, он очень любил ее. Я была в доме за час до их приезда, помогая служанке убирать комнаты. Посмотрела бы вы, какие вещи он сюда прислал, сколько цветов и фруктов и разных роскошен. А фортепиано было просто картина. Да, кто бы она ни была, он ее очень любил.

— Так пусть воспоминание о ней преследует его всю жизнь и отравит его последние минуты на смертном одре, — пробормотал Ричард Редмайн.

Старуха была слишком глуха, чтобы расслышать это проклятие. Она начала опять описывать красоту покойницы.

— А каков был собой этот человек? — спросил Редмайн.

— Мистер Вальш?

— Да, мистер Вальш.

— Довольно красивый господин. Высокий, темноволосый, постарше ее лет на десять, если не больше.

— Не знаете ли вы, куда девался он после следствия?

— Нет, не знаю. Он заплатил месячную плату за квартиру, уложил все шелковые платья, туфли и все тому подобное в большой чемодан, велел положить его на крышу кареты и уехал. Извозчик знает, куда отвез его, а нам почем же знать?

— А извозчика не знаете?

— Нет, сударь, извозчик был взят с улицы. Мистер Вальш платил щедро. Кухарке и горничной он заплатил за целый месяц, заплатил и мне. А какие были похороны! С похоронными каретами и с перьями на каретах и лошадях! Он за все заплатил, и никто его не расспрашивал. А история эта все-таки загадочна. Что-нибудь да было между ними, что сразило бедняжку.

— Она умерла от разбитого сердца, когда узнала, что доверилась негодяю. Это ясно, — сказал Редмайн более самому себе, чем старухе, глухие уши которой, однако, расслышали два слова.

— Разбитое сердце, — повторила она. — Да, это правда, то же самое говорила и горничная, когда мы чесали волосы покойницы. Он что-то сказал ей вскоре после их приезда, что разбило ее бедное сердце.

Часа два спустя, в сумерки, Ричард Редмайн пришел один на тихое Гетериджское кладбище, которое находилось на расстоянии только пятнадцати миль от Лондона, но принадлежало деревне, стоявшей в стороне от большой дороги.

«Я уверен, что на могиле ее нет никакого памятника, — с горечью думал Ричард Редмайн, бродя между скромными могильными камнями. — Никто не поставит памятника в воспоминание о своем грехе».

Но он ошибся. Не в безымянной могиле лежала Грация Редмайн. Он подошел наконец к большой плите из серого полированного гранита, с надписью в три строчки:

«Грация.

Умерла 11-го ноября 186 —19 лет.

Увы Увы!»

Эпитафию короче этой трудно было придумать.

«Желал бы я знать, где он будет погребен, когда придет его время, — подумал Ричард Редмайн. — Но, клянусь Богом, я убью его, когда мы встретимся».

Глава XXI

Мистер и мистрис Гаркрос жили в одном из новейших домов, одной из новейших частей города. Бывают люди, которые инстинктивно любят старые, обросшие мохом жилища, которые скучают без узких окон и красных кирпичных фронтонов, времен королевы Анны, и готовы вытерпеть какие угодно неудобства, если знают, что в столовой дома, в котором они живут, происходили оргии кудрявых любимцев реставрации, а в лучших спальнях жили дамы в фижмах и вуалях, люди, которые способны спокойно улыбаться, когда вода просачивается сквозь крышу их дома, если этот дом слывет любимым дворцом Анны Болень, Генриха VIII или Елизаветы.

Августа Валлори не принадлежала к числу этих поклонников старины. Ее понятия, симпатии и антипатии были самые современные. Дом не мог быть слишком новым для нее. Она любила стены с только что высохшею штукатуркой, любила выбирать сама каждый кусок обоев и знать, что простые смертные никогда не жили под крышей, покрывавшей ее избранную голову.

— Я терпеть не могу жить в доме, в котором уже кто-нибудь жил до меня, — говорила она, — в особенности если в стенах есть шкафы: в них всегда остается запах.

Вследствие этого когда Губерт Вальгрев перед свадьбой предложил нанять дом между Гросвенор-Сквером и Парк-Леном, — в Брук-Стрит или в Грик-Стрит, например, мисс Валлори отвечала:

— Нет, мой милый Губерт. Все эти дома стары, как Лондон, и переполнены тараканами и всякими ужасами.