На третье утро Элизабет с тетей успели в клуб как раз перед самым ливнем. Просидев в салоне несколько минут, они услышали, как в коридоре кто-то топает, стряхивая воду. Сердце у каждой женщины подпрыгнуло, ведь это мог быть Верралл. Но в салон вошел, расстегивая длинный плащ, незнакомый молодой человек. Это был простоватый увалень лет двадцати пяти, с пухлыми розовыми щеками, пшеничными волосами, закрывавшими лоб, и, как выяснилось позже, оглушительным смехом.
Миссис Лэкерстин издала неопределенное междометие, не сумев скрыть разочарования. Однако молодой человек заговорил с полнейшей фамильярностью, очевидно считая всех без разбору своими закадычными друзьями.
– Здрасьте, здрасьте! – сказал он. – Входит сказочный принц! Надеюсь, я не помешал, ничего такого? Не влез без спроса на семейное собрание или еще чего?
– Вовсе нет! – сказала миссис Лэкерстин озадаченно.
– Я что хотел сказать – решил, дай-ка, наведаюсь в клуб, гляну, как тут чего – ясно, да? Чисто, попривыкнуть к местной марке виски. Прибыл только прошлым вечером.
– Вы здесь
– Вроде того. Уж я как рад, не передать.
– Но мы не слышали… А, ну, конечно! Полагаю, вы из лесного департамента? На место бедного мистера Максвелла?
– Что? Лесного департамента? Ни в коем разе! Я новый молоток из военной полиции. Ну, знаете.
– Новый… что?
– Новый молоток из военной полиции. Принял эстафету от старины Верралла. Наш старичок получил приказ вернуться в свой полк. Уезжает в страшной спешке. И, скажу по чесноку, оставил за собой полный бардак.
Новый молоток хоть и был стоеросовой дубиной, все же заметил, что Элизабет спала с лица. Она лишилась дара речи. Да и миссис Лэкерстин смогла заговорить лишь через несколько секунд:
– Мистер Верралл… уезжает? То есть
– Собирается? Считайте, уж уехал!
–
– Ну, я в смысле, поезд отходит где-то через полчаса. Он теперь уже на станции будет. Я послал бригаду рабочих подсобить ему. Чтобы пони погрузить и все такое.
Вероятно, он и дальше что-то говорил, но ни Элизабет, ни тетя больше его не слушали. Не попрощавшись с офицером военной полиции, они выскочили на крыльцо. Миссис Лэкерстин резко позвала буфетчика.
– Буфетчик! Пришлите моего рикшу немедля ко входу!
Когда появился рикша, они с Элизабет сели в повозку, и миссис Лэкерстин скомандовала, ткнув беднягу в спину концом зонтика:
– На станцию, жялди!
Элизабет накинула плащ, а миссис Лэкерстин съежилась в углу, под зонтиком, но это не спасло их от дождя. Хлестало так, что Элизабет вымокла до нитки прежде, чем они выехали из ворот, а ветер едва норовил перевернуть повозку. Рикша-валла пригнул голову и стонал, одолевая стихии. Элизабет была в агонии. Случилось недоразумение,
Они успели на платформу как раз вовремя, чтобы увидеть, как поезд отъехал от станции, набирая скорость с оглушительным пыхтением. Станционный смотритель, невысокий чернокожий крепыш, стоял рядом с рельсами, скорбно глядя вслед поезду, придерживая одной рукой свой топи в брезентовой накидке, а другой отстраняя от себя двух индийцев, настойчиво требовавших к себе внимания. Миссис Лэкерстин выглянула из повозки и позвала, срываясь на крик:
– Станционный смотритель!
– Мадам!
– Что это за поезд?
– Это поезд на Мандалай, мадам.
– На Мандалай! Не может быть!
– Но я вас заверяю, мадам! Это именно поезд на Мандалай.
Смотритель подошел к ним, снимая топи.
– Но мистер Верралл… офицер военной полиции? Он ведь не на нем?
– Да, мадам, он отбыл.
Смотритель помахал рукой в направлении поезда, стремительно исчезавшем в облаке дождя и пара.
– Но поезд еще не должен был отойти!
– Нет, мадам. Не должен был еще десять минут.
– Тогда почему он ушел?
Смотритель поводил топи из стороны в сторону, как бы извиняясь. На его темном мясистом лице отразилось мучение.
– Я знаю, мадам, знаю!