– Я собирался выбраться на несколько дней. Был так ужасно занят – расквартировывал подчиненных и всякое такое. Прошу прощения, – добавил он (не в его правилах было извиняться, но он решил, что эта девочка – исключительная штучка). – Прошу прощения, что не ответил на ваше письмо.
– О, ну что вы! Мы
– Прошу прощения, – повторил он. – Я буду сегодня вечером.
На этом разговор был исчерпан, и обе женщины направились в клуб. Но пробыли там не более пяти минут. Семена, набившиеся в чулки, причиняли им такие мучения, что им пришлось ретироваться домой и переодеться.
Верралл сдержал слово и явился тем вечером в клуб. Он прибыл чуть раньше остальных и не прошло пяти минут, как он показал, чего стоит. Когда пришел Эллис, из карточной выскользнул старый буфетчик и подступил к нему. Он был сам не свой, по лицу катились слезы.
– Сэр! Сэр!
– Какого еще черта тебе нужно?! – сказал Эллис.
– Сэр! Сэр! Новый хозяин бить меня, сэр!
– Чего?
–
– Бить тебя? Тебе на пользу. Кто тебя побил?
– Новый хозяин, сэр. Сахиб из военной полиции. Бить меня ногой, сэр –
Он потер себя пониже поясницы.
– Черт! – сказал Эллис.
Он вошел в салон. Верралл сидел, раскрыв «Просторы», из-за которых выглядывали только его ноги в вечерних брюках и пара лакированных темно-коричневых туфель. Он не шевельнулся, услышав, как кто-то вошел в комнату. Эллис замешкался.
– Это… Вы… как вас там… Верралл!
– Чего?
– Вы пнули нашего буфетчика?
Из-за края «Просторов» показался хмурый голубой глаз Верралла, точно глазок краба из-за камня.
– Чего? – повторил он грубо.
– Я сказал, вы пнули нашего, млять, буфетчика?
– Да.
– И какого черта вы это сделали?
– Паршивец вздумал мне дерзить. Я велел ему принести виски с содовой, а он принес теплое. Я ему сказал добавить льда, а он отказался – стал нести какую-то ахинею о том, что бережет последние кусочки. Тогда я дал ему под зад. Будет знать.
Эллис побагровел. Он был в бешенстве. Буфетчик являлся собственностью клуба, которую не годилось пинать посторонним. Но что особенно взбесило Эллиса, так это мысль о том, что Верралл мог заподозрить его в
– Будет знать? Смею сказать, еще как, млять. Но при чем здесь это, черт возьми? Кто
– Божечки, дружище. Он напрашивался на пинок. У вас здесь слуги совсем распустились.
– Вы чертов умник, нахал зеленый, какое
Верралл опустил «Просторы» и взглянул на Эллиса обоими глазами. Он никогда не терял самообладания перед европейцем; у него на это не было причин. И его голос остался таким же хамоватым.
– Дружище, всякому, кто мне дерзит, я даю под зад. Хотите, могу дать и вам?
Весь запал Эллиса испарился. Он не испугался, он не боялся никого и ничего, но взгляда Верралла вынести не смог. Этот взгляд вызывал чувство, словно на вас низвергается Ниагара! На губах у Эллиса застыли проклятия. Сдерживая дрожь в голосе, он произнес ворчливо, едва ли не жалобно:
– Но, черт возьми, он был совершенно прав, что не дал вам последний кусочек льда. Думаете, мы для вас одного лед покупаем? В этой глуши мы получаем его только дважды в неделю.
– Тогда у вас чертовски паршивое довольство, – сказал Верралл и снова закрылся «Просторами», очевидно довольный собой.
Эллис не знал что делать. Спокойствие, с каким Верралл вернулся к газете, совершенно неподдельно забыв о его присутствии, бесило Эллиса. Разве не должен он дать хорошего пинка этому молодому грубияну, чтобы знал на будущее?
Тем не менее он этого так и не сделал. Верралл заслужил немало пинков в своей жизни, но ни одного не получил и, надо думать, не получит до самой смерти. Эллис беспомощно ретировался в карточную, чтобы сорвать злобу на буфетчике, оставив салон в распоряжении Верралла.