—… а во-вторых, что тебе тоже чуждо чувство такта, неприкосновенности личного пространства. Ведь там было русским по белому написано: «Личный дневник».
— Ты меня опять взялся учить? Я еще про прошлый раз не рассказала отцу. Так даже лучше. Отец, ты видишь, как Михаил начал себя вести?
— Мам, а по отцовым вещам вы с Павликом тоже шарите на пару? Один залезает и тянет, вторая разбирает барахло на разрешённое к обороту и запретку.
А вот сейчас было предсказуемо. Поэтому я ушел с линии удара, откинувшись назад вместе со стулом. Павлику досталось только кончиками пальцев, но ему и этого хватило для рёва. Был бы нормальный маникюр — остались бы полосы. Причём он сразу уловил акценты.
— Это Мишка виноват! Мне больно! Мааам, он это нарочно!
— Дима, ты видишь, что в доме творится!
— А что, Дима? Я вижу. Вижу, что сын вырос, борется за своё право на личную жизнь, на какие-то тайны.
— У ребенка не может быть тайн от меня! Я мать, я имею право и обязана знать всё, что происходит с мальчиком. Вот когда вырастет…
— Да никогда он у тебя с эдаким подходом не вырастет! — Ого, папанька встал на мою сторону? — Сбежит из-под твоей опеки куда подальше и будет прав.
— Ну это еще не скоро. Нос не дорос. — А вот тут я подключусь, пожалуй. Я вообще начинаю сочувствовать тому, кто тут жил до меня.
— Ты заблуждаешься, мама.
— Че-ево-о⁈ — Чуть не сорвался и не передразнил её: «Та-аво-о!»
— Ты ошибаешься насчёт моего носа. Восьмой класс закончу, а далее вольной птицей упорхну из гнезда, похожего на клетку. Любой техникум меня с руками оторвёт. А там степуха, общага, шарага… Всё сам, своим умом. А если кто-то полезет в мой дневник…
— Договаривай-договаривай! Отец, он же мне сейчас угрожать начал.
— Что ты всё раскочегариваешь, что за натура такая! Сама ворочаешь чёрте-что, а потом удивляешься. Давайте мы все успокоимся. А ты рот прикрой, сам виноват. Брат в твоём возрасте и в магазин сам ходил, и за тобой присматривал, и вообще самостоятельный уже был. А ты, Павел, всё в младенца играешь. Не заигрался?
Отец вышел из-за стола, так и не доев жареную картошку. А картофан зачётный у матери получился, я так ни разу не смог пожарить за всю жизнь. За прошлую, понятное дело. Разделанная селёдка как высшая форма жизни украсила собой ужин. Эх вы, взрослые, такой ужин испортили! Словно не могли после расправу устроить. Но нет, всё спешат вроде как к чему-то важному, а на самом деле кино смотреть после программы «Время»! может, я утрирую, но вон он — первый пошёл! Отец в кресло залезает, на часах девять вечера. Мать посуду помоет и тоже подсядет, как раз фильм начнется. Впрочем, кто я им, просто сын, да и то одержимый… мной.
Сижу в своей комнате, читаю учебники. На самом деле, если с головой подходить к процессу, то всё гораздо понятнее, чем без головы. То есть в детстве меня это бы ни за что не увлекло. Без «бы» — не увлекало. А тут даже интересно, а всё потому, что база есть. А может просто на старые дрожжи ложится лучше. Так что есть надежда, что уроки меня сильно не придавят. Тем более письменные. Смешно вышло, так не любил писать в школе, а потом вырос и стал литератором и журналистом. Так что теперь оформить задачу по физике или написать упражнение по русскому вообще не вопрос.
— Не спишь?
— Сплю. Вернее, планировал.
— О как, планировал… Это хорошо, планировать — это правильно. Вырастешь, к себе возьму в сектор планирования. В горисполкоме умные специалисты позарез нужны.
Вид сбоку: Отец семейства стоял рядом с двухярусной кроватью и шептался со старшим сыном. О себе, о жизни, о мире… Он и подумать не мог, что парень уже вырос, почти взрослый стал. Кстати, он не рассказывал сыну, но свой трудовой путь тот Дима, каким он был в юности, начинал примерно также. Восьмилетка, Фабрично-заводское училище, завод, заочный институт, заводоуправление, горком… Карьера прямая и незамысловатая, как струна на балалайке. И ведь ничего постыдного в том, чтобы учиться в техникуме нет. Чего она взъелась? Он всё чаще вместо имени собственного или существительного жена, супруга использовал местоимение она. Вслух — прилагательное, про себя — местоимение. Такой морфологический разбор у бывшего Димы творился не из собственного школьного опыта, пришлось вместе со старшим заучивать правила русского языка после работы в прошлом году. Мать отдалилась от Миши после диагноза, ребенок рос почти брошенным.