Дневник наркомана

     В  этот  миг моя  практическая  сторона заявила  о себе с  удивительной внезапностью. Я увидел сквозь туман береговую линию. Я знал маршрут как свои пять пальцев и буквально на волосок отклонился от кратчайшего пути  в Париж. Я плавно свернул южнее.

     Подо мною катились  серые волны.  Мне  показалось (достаточно  безумная мысль), что их движущиеся складки напоминают смех глубокого старца. Внезапно меня осенило  -  что-то  было не  так! Спустя мгновение  прибор  безошибочно показал, в чем дело. У меня кончилось горючее.

     Моя  память осветилась яркой  вспышкой ненависти  к  Царю  Лестригонов. "Типичный случай злоупотребления!" Все равно, что сказать  мне в лицо, что я - дурак. Я вообразил его морской стихией, которую сотрясает глумливый хохот.

     А  я то насмехался над моим старым командиром эскадрильи. Не классный я летчик, да? Вот я покажу ему! И я был недалек от истины. Я летал  несравнимо лучше,  чем  когда  бы  то  ни  было.  И, тем не  менее, умудрился  упустить простейшую опасность.

     Я  неожиданно   осознал,  насколько  паршиво   может  закончиться  наше путешествие.  Оставалось  только одно:  выключить  мотор  и планировать, как есть. От этой перспективы мне стало не по себе.

     Эх, нюхнуть бы разок! Пока мы пикировали по широкой спирали к морю, мне удалось  извлечь мою  бутылочку.  Разумеется, мне  сразу  стало ясно, что на таком ветру  все  улетит мимо  носа.  Тогда  я вытащил  пробку и  просунул в горлышко язык.

     Мы  все еще находились на высоте тысячи футов  над морем. "У  меня уйма времени,  бесконечно  много  времени,  -  подумал  я,  как  только  наркотик подействовал,  -   чтобы   принять   решение".  Я   действовал  с   отменным самообладанием.  Мы приводнились  в сотне  ярдов от рыболовецкого парусника, который только что вышел в море из Диля.

     Через пару минут нас подобрали и взяли на  буксир. Потом они развернули судно и отбуксировали мою летательную машину к берегу.

     Первое, о чем я подумал, несмотря  на всю  нелепость  нашего положения, это "вот бы  заправиться и  продолжить". Однако, сочувствие людей  на берегу было сдобрено обильными насмешками. В вечерних туалетах,  с которых капает в четыре часа утра! Как Гедда Габлер - "так не поступают".

     Но  тут мне  снова  помог кокаин. Какого дьявола меня должно волновать, что они все подумали!

     - Где бы я мог раздобыть горючее? - спросил я у капитана посудины.

     Он мрачно улыбнулся в ответ:

     - Тут одной заправки мало.

     Я бросил взгляд на машину. Он был совершенно прав. Неделя на ремонт, по меньшей мере.

     -  Вам бы лучше, сэр, пойти  в гостиницу  и получить там  что-нибудь из теплой одежды. Посмотрите, как дрожит ваша дама.

     Это была  чистая правда.  Ничего другого не  оставалось, и мы  медленно побрели вверх по берегу.

     О сне, конечно, не могло быть и речи. Мы оба сверкали свежестью. Все, в чем мы нуждались, это горячая еда - много еды.

     И мы ее получили.

     Казалось, будто мы вступили в абсолютно новую фазу. Авария избавила нас от игры в оркестровую ораторию; однако, с другой стороны мы по-прежнему были готовы к напряженной практической деятельности.

     Каждый  из нас съел по три завтрака.  И мы говорили за едой без умолку; большей  частью  это была бурная, агрессивная бессмыслица. Все-таки  мы  оба сознавали, что вся эта история только камуфляж. На самом  деле мы должны как можно скорее пожениться,  пополнить запасы кокаина,  уехать  и  веселиться и ныне, и присно, и во веки веков.

     Мы  послали в город за  необходимыми нарядами и отправились на охоту за кюре. Он оказался стариканом, долгое время жившим вдали от мирской суеты. Он не  усмотрел  в  нас  ничего  особенно  дурного,  кроме  нашей  молодости  и энтузиазма; и он очень сожалел, что тут нужны три недели отсрочки.

     Добрый старикан объяснил нам, что таков закон.

     - О, да это пустяк, - выдохнули мы. - Ловим первый же поезд до Лондона.

     Обошлось без инцидентов. Мы оба  были  полностью  анестезированы. Ничто нас не  тревожило. Нам не претило ни ожидание на  перроне, ни  медленный ход старого состава.

     Все это была часть плана. Мы были вне себя от жизни,  от  колоссального ее  темпа. Скорость  самолета  превратилась  в  простой  символ,  физическую проекцию превосходства нашего духа.

     Два  следующих  дня  пролетели в какой-то пантомиме. Грязный  офис, где грязный человечек  сочетал  нас  браком.  Мы  отвезли  Ламу  его машину. Я с изумлением обнаружил,  что мы  бросили  ее на  открытом  месте над обрывом у озера.

     Я устроил миллион дел, и все это в  водовороте, в котором утонул всякий здравый  смысл. Не прошло  еще  и сорока  восьми  часов,  а  мы  уже собрали чемоданы и отбыли в Париж.

     Деталей  никаких  я  не запомнил. Все события  выступали как  отдельные металлы, образующие в слиянии сплав, имя которому Восторг. За все это  время мы ложились спать  один только раз, и спали крепко, а проснулись свежие, без единого следа утомления.