Дневник наркомана

     Далее сцена  развивалась  со скоростью сновидения. Мы  были  в гараже - выехали оттуда на улицу, потом - Египтянку в ее отель - ну уж а дальше...

     ГЛАВА III

     ФАЭТОН

     Лу льнула ко мне,  а я  сжимал  руль. Слова  были  нам ни  к чему. Наша страсть уносила  нас  трепетным потоком. Я совсем забыл, что это была машина Царя Лестригонов. Мы мчались словно дьявол в Никуда. Безумная мысль пронзила мой  мозг.  Ее подбросило мне мое "Бессознательное",  второе и основное "я". Тогда же какое-то знакомое  место на улице напомнило мне,  что я веду машину не обратно  в  студию. Некая неведомая сила  внутри повернула меня в сторону Кента. И я истолковывал себя самому себе.  И знал, что собираюсь сделать. Мы направлялись в Барли-Грандж; а потом... О,  потом - неистовый полет в  Париж при лунном свете!

     Эта  идея утвердилась во мне независимо от моих размышлений. По-своему, она  была решением уравнения,  условиями которого,  в  свою  очередь,  были: во-первых,  несколько  безумное  отождествление Лу со всякими идеями лунного романтизма;  далее, моя физическая привычка авиатора к полетам; и в-третьих, традиционная ассоциация  Парижа с экстравагантными  увеселениями  и буйством любви.

     Я  вполне  сознавал тогда,  что мое  нравственное  и умственное чувство выброшено  за борт на  время; но мое отношение к ним предельно простое:  "До свидания, Иона!"

     Первый  раз   за  всю  свою   жизнь  я  стал  абсолютно  самим   собой, освобожденный от всяких ограничений  тела, интеллекта  и воспитания, которые удерживают нас, обычно, в рамках так называемого здравого смысла.

     Я припоминаю, что  как будто  вопрошал себя,  не сумасшедший  ли  я,  и отвечал:  "Конечно,  сумасшедший.  Ведь   здравомыслие  -  это   компромисс. Здравомыслие тянет нас назад".

     Будет  довольно   бессмысленно   пытаться   вам   описать   поездку   в Барли-Грандж. Она  длилась едва ли  полсекунды. И она длилась долгие, долгие эоны.

     Всякие  сомнения  на  мой  собственный  счет  были  растоптаны копытами неоспоримых фактов. Ни разу в  жизни я не управлял машиной  лучше. Я выкатил гидроплан  так, как  кто-нибудь  другой  извлекает из  портсигара  сигарету. Машина взмыла точно орел. Нежный, мягкий голос Лу сливался с шумом мотора  в прелестном антифоне:

     "Ты, О  дрожащая грудь ночи, что мерцает четками лун! Я боготворю Тебя, Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!"

     Мы воспарили туда,  где рассвет. Я пересек  рубеж трех тысяч. Я  слышал стук моего сердца. Оно стучало в едином ритме с мотором.

     Я набрал полные  легкие  чистого, незагрязненного воздуха.  Он звучал в октаву с кокаином; та же бодрящая дух сила, но по-иному выраженная.

     Великолепная  мелодия слов Зивекинга  всплыла в моей памяти. Я повторял их, блаженствуя. Они воплощали биение британского мотора.

     - Глубокий вдох! И легкие полны! И мозг летит, летит ко всем чертям!

     Ветер нашей  скорости  упразднил все мои  привычные телесные  ощущения. Кокаин в сочетании со скоростью анестезировал их. Я был развоплощен;  вечный дух; Высшее существо, порознь.

     - Возлюбленная Лу! Возлюбленная Лу! Лу, Лу, совершенство, возлюбленная!

     Должно  быть, я  прокричал припев.  Даже  посреди рева,  я расслышал ее ответное пение:

     "Ты, О Летняя нежность губ,  что жарко  мреет  алым  цветом  страсти! Я обожаю Тебя, Эвоэ! Боготворю Тебя, И А О!"

     Даже вес воздуха стал для меня невыносим. Взовьемся еще выше, еще и еще выше!

     - И в яростном неистовстве!  И в безрассудстве! Неистовом безрассудстве ко всем чертям!

     "Ты, О искаженный  вопль  урагана, что  пронесся,  кружась,  по  листве лесов! Я обожаю Тебя, Эвоэ! Боготворю Тебя, И А О!"

     И  тут я  почувствовал,  что  нас уносит  некий  бушующий вихрь.  Земля улетела от нас, точно  камешек, брошенный в темное ничто. Мы были  свободны, мы навсегда избавились от оков, в которых пребывали с самого рождения:

     - Взмывая ввысь! Взмывая ввысь! Взмывая, взмывая ввысь, ввысь!

     Перед нами,  высоко  в  серой  бледности,  стоял  Юпитер  -  квадратная сапфировая вспышка.

     "Ты, О яркая утренняя  звезда, что  находится меж  грудей самой Ночи! Я обожаю Тебя, Эвоэ! Боготворю Тебя, И А О!"

     Я прокричал ей в ответ:

     -  Искатели  звезд!  Открыватели  звезд!   Звезд-близнецов,  отливающих серебром!

     А между тем я поднимал машину  все выше  и выше. Толща грозовых облаков повисла  между  мною  и  зарей.  Проклятье,  как  они  посмели!  Я должен их перелететь и растоптать.

     "Ты, О  Лиловая грудь шторма,  на которой молния  оставила следы  своих зубов! Я боготворю Тебя, Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!"

     Болезненные, точно бездомные дети, клочья  тумана окружили нас. Я понял ликование Лу в облаках.  Если кто и был неправ  на этот раз, то это был я. У меня не было  столько кокаина, чтобы принимать  все, как бесконечный экстаз. Ее любовь вознесла меня до триумфальной страсти. И я понял этот туман.

     "Ты, О несбираемая роса, что  увлажняешь  уста зари!  Я боготворю Тебя, Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!"