Дмитрий Донской. Искупление

— Он при рундуке стоит, на меня пастился! Дмитрий вернулся в покои, прикинув на ходу: до Москвы им идти дня три, а то и четыре, ежели идут большим воинством со всеми обозами, ежели набежали лёгкой тучей — полки не пустят. Рассчитывая на самое худшее, он вышел снова в переходную палату, где его ждал сотник Павлов, ранее ходивший под Капустиным, и наказал ему немедля отправить по десятку конных воев во все города, ещё не выставившие полков. Сбор всем назначил в Кремле.

"Вот и посплю распоследнюю ноченьку..." — непрошенно пришла расслабляющая мысль, и, поддаваясь ей, Дмитрий прошёл мимо полога брачной постели, чуть скрипнул дверью в соседнюю, самую тёплую — детинную повалушу, где на широких постельниках, на полу, под беличьими одеялами спали его наследники: Даниил, Василий, Юрий... Дочь Софья только-только родилась на ильин день и спала по праву запазушного возраста с матерью. А эта троица — голова к голове, но нравы тут как тут: старший скромно свернулся на краю, поближе к дверям, младший поджал коленки к подбородку и весь в себе, а любимец Василий растянулся великодержавно и руку выкинул куда-то выше головы.

Присмотрелся Дмитрий — детские латы лежат в головах на половике, начищены до зеркального блеска. Сразу видать, что отцов подарок пришёлся сыну по вкусу, вот и чистит и светлит войлоком с утра до ночи... "Спите, родные мои..."

Дмитрий прикусил губу, проглотил набежавшую соль и шагнул осторожно в угол — поправить лампадку: коптила...

В крестовой он сел было писать завещание, но в уставшую голову ничего не шло, и он, промучившись, убрал крупный лоскут хартии и глиняную чернильницу за божницу. Перо выпало на пол и хрустнуло под ногой. "Значит, не бывать тому..." — с неясной радостью подумал он, относя слова "не бывать" к завещанию, а в самой глубине души взлелеялось иное — не бывать покуда смерти...

* * *

Через день Дмитрий вывел собранные полки из Кремля. Тимофей Вельяминов был недоволен: многие люди из московских сотен опять попрятались. Дмитрий отнёсся к этому спокойней, потому что со стремянным полком набралось тысяч двадцать, да ещё Андрей Полоцкий присоединил свой полк, и с теми, что стояли за Коломной, набиралось немало. Должны подойти те, кого ждать было уже невозможно — от Ростова, Кашина... Они идут вослед.

У Симонова монастыря встретилось Дмитрию знакомое лицо. Присмотрелся Елизар Серебряник. Рыжая голова поклонилась великому князю да так и не подымалась. Дмитрий съехал на обочину, подправил с Бренком, а Вельяминову махнул рукой:

— Веди, Тимофей Васильевич! — и сразу к Елизару: — Схоронил?

Елизар кивнул и враз с Дмитрием перекрестился.

Лишь на миг взглянул Елизар в лицо великому князю и снова опустил голову, а тот продолжал ещё смотреть на своего слугу, так скоро вошедшего в число самых нужных, хоть и далёк он был от двора. Судьба этого человека нежданно переплелась с судьбою и его, Дмитрия. Воистину неисповедимы пути господни... Хотел Дмитрий сказать Елизару что-нибудь доброе, бодрое, но слова не шли, и он молча тронул коня.

— Княже! Днесь догоню полки! — послышался позади голос Елизара.

Бренок оглянулся — Елизар ещё стоял у ограды Симонова монастыря, стоял у сторожки, где ночевал когда-то с Халимой.

— Стоит, — заметил мечник, да приумолк в смущении, стыдно, должно быть, стало, что отвлекает великого князя на пустяки.

— Возвратимся, бог даст, напомни: слугу сего одарить надобно.

— Исполню, княже! — с готовностью ответил мечник.

Дмитрий покосился довольно: славным мечником одарила судьба — день и ночь помнит о князе. А сам ладно в доспехи укручен, как родился в них. Шлем горит — глазам больно, известно, чистит и трёт войлоком, как младенец князь Василий, а того не ведает, что он, Дмитрий, примерял этот шлем пораньше хозяина...

Лёгкая, почти незаметная улыбка тронула губы великого князя, но и она не укрылась от мечника, и тот растерянно подумал: "До смеху ли ныне?"

К вечеру показались стяги передовых полков и крест деревянной коломенской церкви, где двенадцать лет назад простой иерей Митяй венчал Дмитрия с Евдокией.

— Михайло!

— У стремени, княже!

— Внемли, Михайло: коли бог одарит нас победою, то накажу всем ближним и нарочитым боярам московским, всем ближним людям моим, дабы на месте сем, памятном сердцу моему, взградили церкву каменную. — И, проехав сажен десять, строго спросил: — Что молчишь?

— Ладно сдумано, княже... после рати так и скажи боярам!

И это оценил в Бренке Дмитрий, охваченный тёплой волной благодарности к слуге, верившему в невозможное — в бессмертие великого князя. Заговорён ли он, Дмитрий, от коварной татарской стрелы, от длиннорожонного копья или кривой сабли? Не ему ли, великому князю, следует быть на рати впереди воинства, как испокон повелось на Руси, со времён ещё Святославовых? Не его ли прапрадед, Александр Невский, сам водил полки и впереди всех бояр бросался на немцев и свеев[69]?