Дмитрий Донской. Искупление

Затихли ступени на рундуке. Лошади проржали уже на церковной площади. Далеко-далеко, у Фроловских ворот, что у церкви Спаса, прокричал страж, затворяя за последним. Дмитрий стоял один в собольей шубе внакидку, без шапки и смотрел на ночную зимнюю Москву. Было тихо и морозно. Город казался не таким большим, как летом, он исчезал из виду совсем близко: снегом сровняло крыши и пустыри, сады и реки, только изредка мелькнёт в непостижимой земной дали редкий ночной огонёк — баба вышла к стельной корове, скороспешно побежали за знахарем к умирающему или к повитухе для роженицы... Город лишь угадывался от этих огней, напоминал князю, что он живёт, затаясь под щедрым русским снегом.

"Русь, да приидет ли покой твой..." — прошептал Дмитрий и с надеждой, что будет услышан его голос, посмотрел на тёмно-багровое, как его княжеское знамя, небо, осыпанное звёздами. И вспомнилась материнская примета: белые звёзды в рождество народят белых ярок...

12

И снова было лето. Вторая половина. Мирно пел жаворонок, презирая границы княжеств и уделов. Елизар Серебряник слушал его и слушал, что пела по-татарски Халима.

Скуп и жесток ты, отец мой,
Ты на скот меня променял.
Превратятся скорей пусть в песок
Деньги, что на шее звенят.
Все ягнята, что взял за меня,
Пусть попадут в волчьи зубы.
Жеребята, что взял за меня,
Пусть падут, не став скакунами.

Она ехала далеко впереди. Давно, вот уже несколько лет, мечтала она увидать милую глазам и сердцу степь. Только увидать, хлебнуть шального степного ветра — и снова в Москву, к дочери, к любимому, ладному, рыжеволосому Елизару... Перед жатвой не думал Елизар, что урвёт время, но прискакал от великого князя гонец и приказал выехать в степь, где надо увидеть хотя бы один аил кочевников. Елизар понимал, зачем надо: по одному аилу можно судить без ошибки, будет скоро поход или не будет. Как это вызнать, лучше Елизара никто не разглядит, а если ещё и Халима...

С весны было слышно, что Орда снова сделала набег на Нижний, но набег небольшой, и это особенно насторожило великого князя. Наступил август удобнейшая пора для набегов. И вот Елизар в степи. Вечер. Он готовил ночлег, с улыбкой вспоминая последнюю ночь на чужбине, в шатре Халимы. Тоже был берег реки, высокий, крутой, а там, на другом берегу, от воды, что плескала на повороте у низкого берега, начиналась равнина. Уже не степь, но ещё видны были меж перелесков большие разводья степных трав.

Халима стреножила коней и спустилась к реке с мехом для воды. "Ловко придумано — вода в кожаном мешке..." — между делом подумал Елизар, устраивая из нарубленных веток шалаш. Он навесил края, выстлал землю мелкими ветками, принёс каптаргак с едой, отвязав этот походный мешок от седла, вынул еду, а мешок постлал на ветки. Ну чем не брачное ложе? Лучше, чем тогда было!.. Сухих веток близко не было, и он отошёл в кустарник, где с зимы висели наломанные снегопадами ветки. Уже возвращаясь и тихо напевая песню Халимы — "...все ягнята, что взял за меня...", — он услышал будто чьи-то голоса. Голос Халимы точно. Он прибавил шагу и, не доходя ещё берегового обрыва, увидал конника на другом берегу. Тот гнал коня стланью, будто за ним гнались. Почуя недоброе, Елизар крикнул:

— Халима!

Ни слова в ответ. Он бросил охапку и глянул вниз:

— Халима-а!

Она лежала у самой воды, стрела дрожала над её спиной.

Елизар ссыпался с берега, увидал кровавую пену на её губах. Стрела прошла ниже лопатки и вышла под грудью — страшный, рубящий удар плоского наконечника сразил её наповал. Она видела Елизара, должно быть, глаза смотрели сквозь тёмную пелену, но и это слабое движение жизни тут же угасло.

...Он вынес её на берег, положил ещё гибкое тело поперёк седла и тихонько тронул от проклятого места. Надо было доехать до первой церкви и схоронить.

"Халима... — шептал он и гладил свободной рукой её чёрные волосы. Халима, а как же Ольюшка-та?.."

Он нехотя оглянулся — идёт ли умная лошадь Халимы — и вдруг встрепенулся: на том берегу десяток, за десятком — сотня за сотней выезжали тьмы конников. Они что-то кричали, но ни один не пускал коня в реку: видели, что впереди у Елизара густой лес.

"Ага! Нашла Орда!" — подумал жёстко Елизар и подстегнул коня.

Наступила ночь.

Часть третья ПОЛЕ