Для Гадо. Возвращение

Первый паспорт — на Ольховского Евгения Борисовича, тысяча девятьсот пятьдесят второго года рождения. Город Самара. Второй — на имя Бестужева Валерия Павловича, город Ленинград, то бишь Петербург. Возьму, пожалуй, бестужевский, чем-то он приглянулся мне больше. Валерий Павлович… Надо хорошенько запомнить данные, кто знает, что будет дальше. Шубу придется оставить Анжеле, приметная. Дорогая, но черт с ней, пускай продаст. Рядом с паспортами лежал новехонький бельгийский ствол и две полные обоймы впридачу. Шататься по России без оружия — опасно, не те времена. Пришлось попросить у Тары. Наверно, обидится за то, что не попрощался, ну да ладно, поймет, должен понять. Так будет лучше всем, потом позвоню. Денег хватало, я положил их на самое дно чемодана и прикрыл вещами. Вроде всё. Осталось дождаться Анжелку и устроить прощальный ужин. Как приятно ждать женщину, когда знаешь, что она обязательно придёт! Пообещаю, что заеду дней через десять, а сейчас дела. Кажется, я ей немного нравлюсь. Я посмотрел на себя в зеркало и удивился седине: она была довольно заметна, хотя мой натуральный волос и не был чёрным. В какую игру я сыграю завтра? Куда меня понесёт и занесёт?.. Я как пацан, замороженный и замороченный тюрьмой. Мыслями зрел, а чувства… Это они гонят меня по кругу и не дают покоя, они. Что толку, что я это понимаю? Приходит время, и твоя мудрость куда-то улетучивается. Не догулял, не взял от жизни в свое время, в свое… Теперь догоняю. Было бы неплохо и справедливо наказать ещё одного гада — режимника зоны майора Клыча. Сколько людей загубил! Сколько тысяч вздохнуло бы, узнав о его смерти! Чужими руками, всё чужими руками. Приказами, пресс-хатами, мором, травлей. Лютовал! Лютовал и упивался властью. Клыч заслуживает смерти, только смерти, но у козла — трое детей, они ни при чем. Молодой, ему, поди, еще нет сорока, тогда было и того меньше. Но как его возьмёшь? Один шанс из тысячи и то с «запалом», ноги не унесёшь, факт. Живет в ментовском посёлке прямо под зоной. Несколько сот человек, и все на виду. В город не выезжает, боится. В доме наверняка есть стволы, и охотничьи, и другие. Этот будет палить сразу, при малейшем подозрении. Готов ко всему. Ночью не откроет даже министру, к бабке не ходи. Тут тебе не по зубам, Кот, слабоват. Хватит и одного, пока так. Пресса раздует, разнесёт всё как должно. Пусть знают другие, пусть ждут и дрожат как твари, нормальных не трогают. Бандиты за демократию, да, но бандиты всё помнят. Если случится всероссийский хипиш и станет горячо, они себя проявят, ещё как. А пока их давят, давят, как бешеных собак. Впрочем, настоящий бандитизм — не от нас, сеют другие, умные, просчитывающие всё. Обещающие равенство, которого нет и быть не может, и железный порядок. Интересно, что бы они стали делать, если бы снова пришли к власти? Былого не вернуть, а настоящее требует правки, переориентировки с учетом условий и времени, изменившихся отношений, сил. М-да. До чего все же глупы люди, такие, как я. Живут чувствами, а претендуют на разум, верят в то, что какой-то семьдесят третий или семьдесят пятый год может вернуться назад. Время не повернул вспять даже Христос, а не то что красные. Впрочем, так было всегда: проходит время — и прошлое видится не таким уж плохим…

В прихожей зазвонил звонок. Она. Анжела. Свежая, румяная, красивая. Почти по Блоку. Глаза искрятся, светятся, ждут. Если бы так всегда, если бы! Как давно я не любил, как давно. По-настоящему, крепко, до самозабвения.

Я открыл дверь и прижал Анжелу к себе, нежно поцеловал в щечку. Она хотела раздеться, но я остановил.

— Сходи, пожалуйста, в магазин, купи что-нибудь такое…

— Какое? — Вся — сама игривость.

— Повкуснее и подороже. Чего захочешь. В холодильнике не так густо и всего одна бутылка вина.

— Мало?

— Возьми покрепче.

— Хорошо. — Она прихватила пакет и зацокала каблучками по лестнице. Минут через тридцать вернулась.

Мы быстро накрыли стол и сели напротив друг друга.

— За что пьём? — спросила Анжела.

— За тебя, — сказал я.

— И за тебя.

— Тогда пожелай мне удачи в пути, я завтра уезжаю. Утром.

Она не то чтобы огорчилась, но как-то внутренне сжалась.

— Как? Завтра? У тебя уже есть билет?

— Билета нет, но я еду, — заверил я ее твёрдо.

— Далеко?

— В Ленинград.

— В Ле-нин-град, — повторила за мной Анжела и задумалась.

— Так пьём или не пьём? — напомнил я о коньяке.

— Пьём. За удачу. За Петербург.

Мы выпили, но разговор не клеился. Я не знаю, о чем она думала, но, скорее всего, обо мне, о нас. Ей было уже двадцать пять. Ни мужа, ни семьи, все понятно. По всей вероятности, я все-таки ей нравился, впрочем, не уверен. Если бы не мои деньги, я бы знал точно, а так… Все женщины — актрисы, кто их поймёт.