– В общем, ждем тебя, – закончила разговор столичная «рука». – «Посольская» уже в холодильнике. Сегодня посылаю вам выписку из приказа. Собирай чемоданы.
– За этим дело не станет, – ответил Евгений Семенович.
Главный инженер положил трубку и некоторое время смотрел на междугородный красный телефон (сам выбрал аппарат на станции, специально красного цвета – «Москва – красна»). Руки его дрожали. Главного инженера распирало желание немедленно сообщить новость всем, выбежать в приемную, сказать секретарше, курьеру, пройти по отделам, обронить небрежно: «Меня забирают в Москву». Но Громов тут же подавил это желание.
– Вот черт! – выругался Евгений Семенович, – И сказать некому…
Главный инженер посидел за столом, бессмысленно глядя на бумаги, потом потянулся к местному телефону (черный старый аппарат) и набрал номер бухгалтерии. Трубку взял Шкаф. Громов тут же нажал на рычаг.
Евгений Семенович подождал пять минут, машинально, без всякой цели перебирая груду бумаг, потом снова позвонил в бухгалтерию. Теперь послышался Леночкин голос.
– Алло? Бухгалтерия…
– Здравствуйте, – сказал главный инженер.
– Добрый день…
– Скорый приходит в половине десятого,
– Да? Так поздно?
– Сегодня он задерживается.
– Вот как…
Леночкин голос был бесстрастен.
– Вы будете встречать? – спросил Громов, помедлив.
– Постараюсь, – тоже помедлив, ответила Леночка, Они так часто разговаривали по телефону зашифрованным языком. Этот разговор означал: «Придешь в половине десятого? Раньше не освобожусь. Дела», – «Приду».
«Меня забирают в Москву», – чуть было не сорвалось с языка главного инженера. Собственно, ради этой новости он и позвонил, но вдруг в последний момент спохватился. Леночка обязательно не выдержит, прибежит в кабинет с какой-нибудь бумагой, кинется обнимать, измажет губной помадой. Нет, он сообщит ей новость вечером. А про деньги ничего не скажет. Заберет, и все, а ветку, которой отмечено место, выбросит. Пусть она потом копается в свекле. Не побежит же заявлять в милицию. Громов к тому времени будет уже далеко… Нет, Леночка – это не проблема. Он ей скажет, что заберет ее в Москву попозже, изредка будет писать, чтобы успокоить, а потом сообщит, что он женился и что Между ними все кончено. Может быть, он и в самом деле женится. Какая-нибудь выгодная партия. Может, даже дочь замминистра… А что? Он еще хорошо сохранился. Во всяком случае, не тащить же с собой в столицу глупую провинциалку…
– У вас есть скрепки? – спросила Леночка.
– Полная коробка, – ответил Громов.
Это означало: «Ты меня любишь?» – «Очень».
– Прогрессивка еще не скоро, – вздохнула кассирша. «Жду и скучаю».
– Будем ждать. – «Что поделаешь? Такова жизнь».
Громов положил трубку. Ему не полегчало. Внутри все дрожало. Он встал, вышел из кабинета, пересек приемную, коридор и очутился в туалете; проверил кабинки. Туалет был пуст.
И тогда главный инженер вжарил твист. Он танцевал в бешеном темпе, отбивая каблуками по кафелю, хлопая в ладоши, подпевая себе сквозь стиснутые зубы:
– Я от бабушки ушел и от дедушки ушел! Свободен! Богат! Знатен! Свободен! Богат! Знатен! Слова мои… музыка негритянская… Слова мои… музыка негритянская…
Потом Громов схватил стоявшую в углу швабру и нежно прижал ее к груди:
– На карнавале… вы мне шептали… Вы так прекрасны… Я без ума… Я на вас женюсь…
Ручка на двери дернулась и стала поворачиваться. Громов кинул швабру в угол, вбежал в кабинку и спустил воду. Потом он солидно вышел из кабинки.
– Здравствуйте, Евгений Семенович, – почтительно поздоровался сотрудник заводоуправления.
– Здрасть… – бросил главный инженер.
– Слышали пение? Неужели репетируют в рабочее время?
– Молодежь, наверно.
– Может, прогрессивка скоро? Вот и пляшут.
– Прогрессивка пока не ожидается.
Громов не спеша вышел из туалета. Напряжение немного спало, но все равно душа Евгения Семеновича пела и ликовала. Хотелось отмочить какой-нибудь номер. Например, ворваться в конструкторское бюро и взъерошить всем волосы или пройти на руках через приемную, где всегда полно народа, к себе в кабинет.
– Евгений Семенович! – Навстречу бежала секретарша. – Вас срочно междугородная!
«Неужели опять Москва? – мелькнула мысль у Громова. – Вдруг приказ отменен?» От одного этого предположения у главного инженера сразу вспотели руки. Противной для самого себя, семенящей походкой он подбежал к телефону.
– Алло…
– Товарищ Громов?
– Да…
– Вас вызывает Сочи!
– Сочи?.. Алло! – вдруг закричал Евгений Семенович, сообразив, кто его вызывает. – Меня нет! То есть его нет! Алло! Он вышел!
Но в трубке щелкнуло, загудело, и ласковый женский голос сказал:
– Здравствуй, милый!
Громов хотел бросить трубку, но сообразил, что это глупо.
– Привет… дорогая. Как ты отдыхаешь?
– Ты еще не выехал? Я думала, ты уже выехал.
– Мы же договаривались…
– Я прекрасно помню, милый, о чем мы договаривались. Но не будем ссориться. У меня есть для тебя великолепная новость, милый. Потолок у тебя высокий?
– Приличный, – пробормотал Громов. – Но при чем здесь потолок?