Дискета мертвого генерала

Капитан, боцман и стармех оказались чересчур прыткими, даже сопротивлялись И где они сейчас?.. – с ядовитой усмешкой спросил Прохоров, несколько секунд внимательно разглядывая испуганные лица, а затем сам же и ответил. – Гуляют по райскому саду вместе с покойными родственничками. Если кто желает последовать их примеру, милости просим. Немедленное исполнение гарантирую! Нет желающих? Как хотите… – Вадим резко развернулся, вышел из кают-компании и закрыл за собой дверь. Несколько раз гулко скрипнула наружная задрайка, а потом раздался громкий, юродивый смех, больше напоминающий карканье вороны. Кому именно он принадлежал, было нетрудно догадаться.. Он обозначал, что в процедуре захвата «Пеликана» поставлена большая жирная точка.

* * *

Покончив с этим, Прохоров быстро забежал на третий ярус надстройки, сообщил Борису и Игорю об успешном завершении операции, а потом спустился обратно на палубу и не спеша пошел в боцманскую подсобку, на ходу обдумывая во всех деталях предстоящую ему роль римского инквизитора Настоящему религиозному фанатику было гораздо легче – он требовал ответа на один-единственный вопрос. Славгородскому же предстояло вывернуть наизнанку всю свою профессорскую душу. К тому же сделать это надо всего за шесть минут, так как по истечении именно такого срока введенный внутримышечно скополамин, который гораздо чаще называют «сывороткой правды», у девяносто семи человек из ста вызывает необратимые изменения психики, делая их, по сути, полными идиотами до конца жизни.

О таком прискорбном факте Прохорова предупредили еще в Москве, когда в одном из частных зубоврачебных кабинетов вместо правого верхнего резца вставили ничем не отличающуюся от него по виду капсулу с дозой концентрированного препарата. Верховные деятели решили, что добиться всей полноты информации от одиозного профессора, что предполагалось сделать в будущем, когда настанет соответствующий момент, будет весьма проблематично или, по крайней мере, достаточно трудно, если на все про все отпущено только несколько минут. И с тех самых пор Вадим Витальевич Прохоров постоянно имел при себе один из самых совершенных контейнеров стоимостью в несколько тысяч долларов.

А перед самым «круизом» он специально прихватил с собой одноразовый шприц. Конечно, такой ерунды вполне хватало и в корабельном медпункте, но отнюдь не всегда могла предоставиться благоприятная возможность воспользоваться его услугами.

Славгородский лежал там же, где и пятнадцать минут назад. Едва появился Прохоров, Григорий Романович отчаянно замычал, испепеляя своего мучителя раскаленным взглядом сверкающих глаз. В руке у Вадима профессор обнаружил пластмассовый шприц с небольшим количеством мутной жидкости, отдаленно напоминающей алмагель, но, несомненно, не имеющей к препарату для диабетиков никакого отношения. Славгородскому не потребовалось слишком много времени, чтобы чисто интуитивно догадаться о цели очередного визита «доктора Прохорова». Он, подобно призраку ада Люциферу, пришел за его душой.

Осознав сей прискорбный факт, а также полную невозможность изменить что-либо в свою пользу, профессор сразу осунулся, лицо его приобрело мертвенно-бледный оттенок, глаза безвольно опустились, уставившись в грязный пол, а где-то в недрах смирившегося со смертью мозга начал отчетливо наигрывать похоронный траурный марш.

– Что-то вы неважно выглядите, больной! – прогнусавил облизывающийся и возбужденный Вадим Витальевич. – Надо сделать вам маленький укольчик, для бодрости.

Прохоров наклонился, разорвал одну из брючин Славгородского в районе бедра, на мгновение задержал в воздухе готовую к внедрению в плоть иглу, с интересом свихнувшегося патологоанатома посмотрел в затуманенные зрачки Григория Романовича и тихо спросил:

– А почему не интересуетесь, какое именно лекарство прописал вам доктор? Вам все равно? И правильно, голубчик, очень правильно! Пациент должен быть послушным, ведь доктор всегда желает ему только добра! – И с этими словами шприц резко впился в исполосованную отвратительными шрамами ногу профессора.

Прохоров медленно, с наслаждением, надавил на поршень, выдернул иглу и забросил, как ее часто называют наркоманы, «машину» в кучу сваленного в углу боцманской подсобки хлама. Не отрывая взгляда, наблюдал, как через три секунды глаза Славгородского увлажнились, заблестели, приобрели осмысленное выражение, а потом осторожно, чтобы не вырвать скомканный в глотке язык, вытащил изо рта оранжевое махровое полотенце. Профессор надрывно откашлялся, пустил обильную слюну, затем вдруг зарычал, словно в него вселился дух бенгальского тигра, и взглядом преданного животного посмотрел на сидящего напротив, на мотке капронового каната, Прохорова.

– Как себя чувствуете, Григорий Романович? – спросил Прохоров, доставая из кармана небольшой блокнот в кожаном переплете и шариковую авторучку. – Можете говорить?

– Да, могу, – покорно кивнул Славгородский. Его безумные зрачки, как привязанные, уставились прямо перед собой. Они смотрели на Прохорова, но не видели его.