Долгие годы произведения Воннегута воспринимали как литературную футурологию. Это неверно. Хотя действие у него нередко переносится на несуществующие планеты или в немыслимо далекие времена, художественная ткань этих сказок технической эпохи состоит из конфликтов и проблем, слишком актуальных именно для нашего времени. От предвидения здесь протягиваются многочисленные нити к живой действительности.
Так было уже в первых книгах Воннегута, включая «Сирены Титана» (1959). Изобретенная Воннегутом планета Тральфамадор представляет собой как бы кривое зеркало, укрупняющее пропорции, чтобы с наглядностью обнаружилась вся «глупость» происходящего на земле. Вслед герою «Сирен Титана» Константу на Тральфамадор попадает и любимый персонаж Воннегута Билли Пилигрим из «Бойни номер пять», и образ особой реальности, которая воцарилась на этой планете, приобретет завершенность.
Эта реальность внешне необыкновенно привлекательна, а на поверку страшна своим абсолютным бездушием. Никаких противоречий, конфликтов, а тем более жизненных трагедий на Тральфамадоре быть не может, поскольку здесь господствует строго рациональный взгляд на вещи. Секрет беспредельного внутреннего спокойствия тральфамадорцев чрезвычайно прост. Для того, чтобы обрести его, надо всего лишь стать машиной — иными словами, отказаться от наивных попыток понять, почему жизнь людей полна превратностей и разочарований, а течение истории изобилует вспышками нетерпимости и водоворотами войн.
Время для тральфамадорцев есть чисто физическое понятие, и его нельзя ни объяснить, ни предугадать. Оно такая же лишенная всякого человеческого содержания реальность, как цепочка вершин горного хребта: мгновение следует за мгновением столь же закономерно и необратимо, как вершина сменяется вершиной, а человек «просто застыл в янтаре этого мига», который бессмысленно пытаться изменить или предотвратить.
Бессмысленно пытаться помешать летчику-испытателю нажать кнопку и тем самым взорвать галактику. Бессмысленно учить добру и противодействовать творящим зло. Каждый момент имеет определенную «структуру», и ее никому не изменить. «Ни начала, ни конца, ни напряженности сюжета, ни морали, ни причин, ни следствий» — характеристика романов, которые читают на Тральфамадоре, приложима и к самой жизни на планете, где технократическая рациональность одержала конечную победу.
Велик соблазн прочесть «Сирены Титана» как еще одну антиутопию, какими богата литература XX века, — достаточно назвать «Мы» Е. Замятина, «О дивный новый мир» О. Хаксли или книги Дж. Оруэлла, у которого Воннегут, по собственному признанию, многому научился. Конечно, элемент антиутопии в этом романе, кап почти во всем созданном писателем, есть, но не он доминирует. «Сирены Титана» сам Воннегут характеризовал как попытку понять, отчего такой силой обладают над людьми «беспочвенные надежды на коренное переустройство своего удела... совершенно детские по своей наивности мечты». Фигура Уинстона Найлса Рамфурда, предающегося подобным мечтаниям особенно страстно, занимает в романе место не менее важное, чем фигура похищенного на Тральфамадор авантюриста Константа: перед нами как бы двуединый центральный герой, и многое сказано уже этой сближенностью основных персонажей. Оба они — и Констант, и Рамфурд — люди, по сути, одного и того же склада, одной и той же идеи: им нужна деятельность, а не созерцание, их влечет эффективность, инициатива, не ведающая никаких сомнений, ощутимый результат, зримая польза. Понятия вины, ответственности, сострадания, милосердия для обоих остаются не более чем пустым звуком и только препятствуют уверенному движению по путям, ведущим к раю. А рай для них — это обесчеловеченные будни Тральфамадора.
Подобная философия жизни, начиная с первых же написанных Воннегутом страниц, сделается для него главным объектом критики, — очень последовательной и серьезной, пусть она скрыта за комедийными приемами, расцвечена юмором, который, впрочем, уместнее назвать висельным, чем беспечным.
* * *