Король послал в Тушино панов Стадницкого и Тишкевича с князем Збараским убедить тамошних ляхов, что первая клятва их королю превозмогает данную Димитрию. В отдельном письме Димитрию король именовал его яснейшим князем, но не царем всея Руси.
Въехав в Тушино, польские послы и русская делегация, не представляясь Димитрию, смотревшего на них в окно терема, поехали к войску. Сначала вызвали ляхов и воззвали вернуться к вассальному долгу. Король объявлял: он извлек меч на Шуйского, раздраженный неприятельскими действиями россиян, идет спасть конфедератов, сражениями за Димитрия изнуренных, шведами и москвитянами теснимых,
Послов с согласными делегатами выслушали, и запылал обычный польский спор. Одни соглашались выехать, другие предлагали королю договориться с Димитрием о Смоленске и Новгороде – Северском, третьи – со Смоленска осаду снять, Сигизмунду идти в Тушино, а оттуда, вместе со всеми, на Москву.
Послы возражали:
- Какую жалованную грамоту ждать королю от
Тушинские ляхи предложили выдать им два миллиона злотых за отставку Димитрию и возвращение под отечественные штандарты. Кто-то робко попросил достойного содержания для Димитрия и Марины.
Им отвечали:
- Вспомните: в Речи нет Перуанских рудников, чтобы удовлетворить всех. Удовольствуйтесь обыкновенным коронным жалованьем. Когда Бог покорит Сигизмунду Московию, тогда и прежняя служба не останется без возмездия, хотя вы служили не королю и отечеству, а человеку стороннему. Вне государственного на то согласия.
Поляки так кричали, что Димитрий слышал почти каждое слово. Он кусал ногти, ожидая решения своей судьбы. Важная составляющая успеха - польские авантюристы торговали его и Марины венцом. Уже давно терпел Димитрий наглость наемников. Не дерзал быть взыскательным и строгим. Не далее, как вчера гетман ЯН Сапега, пан Зборовский и Адам Вишневецкий накинулись на гетмана Рожинского, что не помогает тушинскими отрядами взять Сергиеву лавру. Горячий, вечно на винном взводе, Рожинский кричал: если б не отвлечение сил, давно бы взяли Москву. Забывшись, он съездил бывшего его много старше Вишневецкого ножнами сабли по голове. Димитрий выбежал с военного совета, чтобы не видеть безобразной сцены, где от него требовали занять чью-то сторону.
Послы и делегаты обращались уже к стекшимся казакам и русской и татарской вольнице:
- Король вошел в пределы России для ее блага. Сочащаяся взаимной кровью междоусобица не может длиться долее. Сострадательный сосед вынужден вмешаться на защиту жителей, не допустить распада древней дружественной страны. Ни Шуйский, ни Димитрий не способны управлять ей. Нужна третья высшая могучая сила.
Польские историки передают: россияне согласились с доводами послов и шумно провозгласили Владислава русским самодержцем, устыдив колеблющихся конфедератов. Боярин Михайло Салтыков и князь Василий Рубец – Мосальский выступили с поддерживающими речами, а митрополит тушинцев Филарет (Романов) благословил и окропил святой водой сборище. Возможно, было и так. Только надолго ли? Все участники тушинского веча несметное количество раз божились и в иную сторону.
Удовлетворенные послы поспешали уже в Кремль, предлагая Шуйскому отказаться от Смоленска с областью и Новгород – Северской земли в память прежнего владения Польшей. В ответ обещалось присмирение, и даже - выдача Димитрия.
Тушино бурлило. Димитрий нехотя позвал гетмана Рожинского для объяснений. Тот нетрезвый, поднял на царя руку. Угрожал, что выдаст королю. Димитрий вбежал к Марине, сообщив: он вынужден бежать из изменившего лагеря.
Влюбленные обнялись. Ночью 29 декабря в простом крестьянском зипуне, сопровождаемый лишь шутом Петром Кошелевым, Димитрий ускакал по Калужской дороге.
Наутро случился переполох. Верные Димитрию и часть отрекшихся, но вновь полюбивших по его исчезновению. Потребовали от гетмана Рожинского объяснить, что он сделал с царем. Гетман поклялся перед толпой: он не убивал Димитрия, не скрывал труп. Возмущение против поляков пресекли. Значительное число их собиралось к королю под Смоленск.
Пан Стадницкий, дядя Марины, убеждал ее без промедления отправиться к королю. У нее кипело в груди. Задевало, что король в последнем письме, ей адресованном не называл ее более московской царицей, только – дочерью Сандомирского воеводы. Ходя по сеням, она диктовала ответное обиженное послание: