Димитрий (СИ)

         Презрительное отношение к подносителям выскакивало, когда походный трон пустовал, а  дьяки одно приказывали складывать подарки в подножие. Вместо утомленного приветствиями Димитрия подчас сидел кто-то другой, то Отрепьев, то какой-нибудь поляк. Подобного никогда ранее на Руси не допускалось, и народ терялся кто царь. Пускались нелестные слухи. Бывало на троне сидел сам претендент и, будучи в не в настроении, или наоборот – в приподнятом хмелю, в глаза глумился дароносцам. Едва приняв, тут же передавал неценные подарки казакам или полякам, которые затевали шуточный или серьезный дележ. Все же влюбленные в Рюрикову монархию сердца ухитрялись в этом заметить характер Иоанна Васильевича. Тот уж как не изголялся! Природный царь.

         Из Серпухова Димитрий ехал уже в предоставленной  Василием Шуйским богатой карете. Подле Коломенского на зеленом лугу ждала новая делегация. Попы, монахи, купечество, люди посадские пришли поклониться чуду. Обретенному царю преподнесли хлеб-соль, ткани, меха, золото, серебро. Без брезгливости Димитрий обнимал убогих и сирых,  молвя:

- Я не царем вам буду, но отцом. Прошлые ваши заблуждения мною забыты. Вовеки не помяну, что служили Борису с сыном. Буду любить, буду жить на пользу и счастья моих любезных подданных.

         20 июня был прекрасный летний день. Претендент въехал в Москву с продуманной пышностью. Впереди царя ехали в начищенных доспехах, с белыми ангельским крылами за спиной, в алых кафтанах поляки. После – литаврщики, трубачи,  сопельщики, все музыкальные изрыгатели. Далее – дружина наших отборных всадников с копьями и пищалями. Заложенные шестернями колесницы. Пустые богато украшенные верховые царские лошади. Потом шли пешие: барабанщики, стрельцы, крестный ход.

         Димитрий с непокрытой головой ехал в великолепном заграничном одеянии, со  сверкающим на шее ожерельем, прикрывавшем  некрасивую полосу загара, полученного в битвах и походе. За ним – шесть десятков бояр и князей. Дружина литовская, прощенные немцы и казаки донские и днепровские.

         Торжественный гром оркестра накрывали сорок сороков московских колоколен. Ничего не было слышно, но в разинутых ртах читались славицы. Иноземные кони шарахались от лежавших в пыли толп. Люди на краткий миг поднимали освещенные благоговением лица. Словесные обрывки составлялись:

- Здравствуй отец наш родной, государь и великий князь Димитрий Иоаннович, Богом спасенный для нашего благоденствия! Сияй и красуйся, о солнце России!

         Димитрий оглядывался на  Мнишековскую родню, стыдился низменного варварства происходящего и, сорвав голос, кричал, чтобы встали с колен, не унижали человеческого достоинства. Кто слушал его?! Его приказы встать еще более умиляли. Ему бы целовали руки, если б он убивал подданных.

         Вдруг, когда Димитрий переехал Живой мост и уже готовился въехать в Москворецкие ворота, взвился полуденный вихрь. Плавучие мостки закачало. Всадники припали к конским гривам, стараясь усидеть. Пыль вилась столбами. Сорванная листва, ветки били в лицо. Произошло замешательство. Суеверные московиты в ужасе закрестились:

- Спаси нас, Господи, от беды, Это худое предзнаменование для Димитрия.

         Плохое предзнаменование для России видеть было бесполезно, хорошее  исключением приключалось.

         Клир ждал царя при Лобном месте. Димитрий спешился, правильно приложился к иконам. Все же злые русские языки отметили заученность движений, немосковскость в приложении головы к святыням. Целуя лики, он забывал целовать оклады. Ревниво наблюдавшие за претендентом папские посланцы, приободренные отсутствием патриарха,  наоборот, засомневались в успехе бенефиций. Православное благочестие Димитрия им увиделось искренним. Принц истово, не для вида, прикладывался к Владимирской и Казанской богоматерям. Не действительно ли раскрытой душой отдавался он вере вскормившей  земли? Слезы лились. Острый кадык ходил от рыданий. Блудный сын, некоторое время Димитрий не способен был говорить. Подглядывавшие иноземцы с неудовольствием приметили и неумение Димитрия держать себя вельможно. Димитрий держался  «недостойно», словно простолюдин, давший обет   изможденному страданием славянскому Богу, его вымороченным бледным святым и чудотворцам. Глумливо - варварское непостоянство ума! Ведь его же в католичество крестили! – раскидывали умом приехавшие с войском нунции, легаты и ксендзы.

         Русских  оттолкнул выговор Димитрия. Он говорил верно, но не по-московски, с еле уловимым, непонятной местности акцентом. Его оправдали: вырос на чужбине, безотцовщина! Сопоставления с отцом витали в воздухе. Об Иоанне уместно помнили лишь хорошее. Ни  казни, ни покорения  или угрозы покорений русских городов. Ни баб, ни юношей. Посмотрим, как сын, а отец суров был к Ливонщине. Опричнина опасной была исключительно мздоимцам-боярам, а как расширил он Русь до устья Волги и Сибирью! И хотя частный человек мало поимел от Иоанна Васильевича, кроме столичных раздач, его внешние южные и восточные успехи зажигали национальное самоуважение. Гордость бывает вместо хлеба.