Диктатор

Насколько я знаю, Марк Туллий никогда ни единым словом не упрекнул брата, но тем не менее что-то в их отношениях изменилось. Я полагаю, Квинт остро ощущал свой провал. Он надеялся найти в Галлии славу и независимость, а вместо этого вернулся домой запятнанным, не при деньгах и более чем когда-либо зависимым от своего знаменитого брата. Брак его оставался неудачным, и он сильно пил. Да еще и его единственный сын, Квинт-младший, которому было теперь пятнадцать лет, демонстрировал все «прелести» этого возраста, будучи угрюмым, скрытным, дерзким и двуличным подростком. Цицерон считал, что его племянник нуждается в отцовском внимании, и предложил, чтобы мальчик сопровождал нас в Киликию вместе с его сыном Марком. Я и без того не слишком предвкушал эту поездку, а теперь – еще меньше.

Мы покинули Рим в начале перерыва в работе Сената в составе огромного отряда. Марк Туллий был наделен империем и обязан путешествовать с шестью ликторами, а также с огромной свитой рабов, несущих весь наш багаж, приготовленный для предстоящего плавания. Теренция проделала с нами часть пути, чтобы проводить мужа, – как и Туллия, которая только что развелась с Крассипом. Она была ближе к отцу, чем когда-либо, и читала по дороге его стихи. В частных беседах со мной Цицерон беспокоился о ее судьбе: двадцать пять лет – и ни ребенка, ни мужа…

Мы сделали остановку в Тускуле, чтобы попрощаться с Помпонием Аттиком, и мой друг спросил, не сделает ли тот одолжение присмотреть за Туллией и попытаться найти ей новую партию, пока сам Цицерон будет в отъезде.

– Конечно, – ответил Аттик. – А ты не сделаешь ли мне ответное одолжение? Не попытаешься ли заставить Квинта быть чуточку добрее с моей сестрой? Я знаю, что Помпония – трудная женщина, но с тех пор, как Квинт вернулся из Галлии, он неизменно пребывает в дурном настроении и их бесконечные споры оказывают плохое влияние на их сына.

Марк Туллий согласился и, когда мы встретились с Квинтом и его семьей в Арпине, отвел брата в сторону и повторил то, что сказал Аттик. Квинт пообещал сделать все, что в его силах. Однако Помпония, боюсь, была совершенно несносной, и прошло немного времени, как они с мужем отказались разговаривать друг с другом, не говоря уже о том, чтобы делить постель. В итоге они расстались очень холодно.

Отношения между Теренцией и Цицероном были более цивилизованными, если не считать одной досадной темы, служившей источником противоречий всю их совместную жизнь, – денег. В отличие от мужа, Теренция приветствовала его назначение губернатором, увидев в этом замечательную возможность обогащения. Она даже взяла в путешествие на юг своего управляющего, Филотима, чтобы тот мог поделиться с Марком Туллием различными идеями снимания денежных сливок. Но Цицерон все откладывал беседу с Филотимом, а его жена продолжала брюзжать, настаивая на этой беседе, пока, наконец, в последний день, когда они были вместе, оратор не вышел из себя.

– Твое пристрастие к деньгам воистину непристойно!

– Твое пристрастие к трате денег не оставляет мне выбора! – парировала она.

Цицерон мгновение помолчал, чтобы сдержать раздражение, а потом попытался объяснить свою позицию более спокойно.

– Ты, кажется, не понимаешь: человек в моем положении не может рисковать, допуская даже малейшее нарушение правил приличия. Мои враги только и ждут возможности отдать меня под суд за коррупцию.

– Итак, ты собираешься стать единственным в истории губернатором провинции, который не вернулся домой богаче, чем был до своего отъезда? – съехидничала Теренция.

– Моя дорогая жена, если б ты когда-нибудь прочла хоть слово из написанного мною, ты бы знала, что я как раз собираюсь опубликовать книгу о хорошем управлении. Как это будет сочетаться с репутацией того, кто ворует на государственном посту?

– Книгу! – с величайшим отвращением повторила Теренция. – Где в книгах деньги?

Однако вскоре после этой ссоры они помирились – настолько, чтобы вечером поужинать вместе. А затем, чтобы ублажить жену, Цицерон согласился когда-нибудь в грядущем году хотя бы выслушать деловые предложения Филотима – но лишь при условии, что они будут законными.

На следующее утро семья разлучилась – с обильными слезами и многочисленными объятьями. Мой друг и его сын, которому теперь было четырнадцать, отбыли верхом бок о бок, а Теренция и Туллия стояли у ворот семейной фермы и махали им вслед. Я помню, что перед тем, как поворот дороги скрыл нас от их взоров, я бросил последний взгляд через плечо. Теренции уже не было в воротах, но Туллия все еще стояла, наблюдая за нами, – хрупкая фигурка на фоне величественных гор.

Нам полагалось начать первый этап нашего морского путешествия в Киликию из Брундизия, и по дороге туда, в Венузии, Цицерон получил приглашение от Помпея.