Диктатор

Жребии, чтобы определить, кто куда отправится, были брошены во время специального заседания Сената под председательством Помпея Великого. Цицерон поднялся, вынул свой жетон из урны, протянул его Помпею, и тот с улыбкой прочитал:

– Марк Туллий вытягивает Киликию.

Киликия! Цицерон едва мог скрыть свое уныние. Эта гористая, примитивная родина пиратов на самом восточном краю Средиземного моря – в управление входил и остров Кипр – находилась настолько далеко от Рима, насколько это было возможно. А еще она граничила с Сирией, и поэтому была в пределах досягаемости парфянской армии, раз уж Касс не смог сдержать парфян. В довершение всех злосчастий нынешним губернатором Киликии являлся брат Клодия, Аппий Клодий Пульхр, и можно было не сомневаться: он сделает все, чтобы осложнить жизнь своему преемнику.

Я знал: Цицерон ожидает, что я отправлюсь с ним, и отчаянно пытался придумать повод, чтобы остаться. Он только что закончил свой труд «О государстве», и я сказал, что, с моей точки зрения, я буду полезнее ему в Риме, присматривая за публикацией книги.

– Ерунда, – ответил он, – Аттик позаботится о том, чтобы ее скопировали и распространили.

– К тому же мое здоровье… – продолжал я, – …я до конца не оправился после лихорадки, которую подхватил в Арпине.

– В таком случае морское путешествие пойдет тебе на пользу, – заявил мой бывший хозяин.

И так далее, и так далее. На каждое мое возражение у него находился ответ, пока Цицерон не начал обижаться на меня.

У меня было плохое предчувствие насчет этой экспедиции. Хотя Марк Туллий и поклялся, что мы уедем всего на год, я чувствовал, что это продлится дольше. Рим казался мне странно непостоянным – может, потому, что мне каждый день приходилось проходить мимо выгоревшей оболочки здания Сената, а может, из-за того, что я знал о все увеличивающемся расколе между Помпеем и Цезарем. В чем бы ни была причина, я суеверно страшился, что если уеду, то могу больше никогда не вернуться, а если и вернусь, это будет уже другой город.

В конце концов Цицерон сказал:

– Что ж, я не могу заставить тебя поехать – ты теперь свободный человек. Но я чувствую, что ты должен оказать мне эту последнюю услугу. Я заключу с тобой сделку. Когда мы вернемся, я дам тебе деньги на покупку той фермы, которую ты всегда хотел иметь, и не буду уговаривать оказывать мне еще какие-то услуги. Остаток твоей жизни будет принадлежать тебе.

Вряд ли можно было отказаться от такого предложения, и поэтому я попытался не обращать внимания на дурные предчувствия и стал помогать своему другу планировать его губернаторство.

В качестве губернатора Киликии Цицерону предстояло командовать действующей армией примерно в четырнадцать тысяч человек с весьма вероятной перспективой начала войны. Поэтому он решил назначить двух легатов, имевших военный опыт. Одним из них был его старый товарищ Гай Помптин, претор, который помог ему накрыть заговорщиков Катилины, а вторым он наметил своего брата Квинта, выразившего настоятельное желание покинуть Галлию.

Сперва Квинт служил под началом Юлия Цезаря с огромным успехом. Он принял участие во вторжении в Британию, а по возвращении Цезарь отдал под его командование легион, который вскоре после этого был атакован в зимнем лагере значительно более превосходящими силами галлов. Бой был жестоким: почти все римляне получили ранения. Но Квинт, хотя он и был в тот момент болен и измучен, сохранил хладнокровие, и легион продержался в осаде до тех пор, пока не прибыл Цезарь и не выручил их. После этого брат Цицерона был отмечен особой похвалой в «Записках» Цезаря.

На следующее лето его повысили до командира недавно сформированного Четырнадцатого легиона. Однако на этот раз он ослушался приказов Цезаря. Вместо того чтобы держать всех своих людей в лагере, Квинт послал несколько сотен новобранцев, чтобы раздобыть продовольствие, и их отрезал налетевший отряд германцев. Застигнутые на открытом месте, они стояли, таращась на своих командиров, не зная, что делать, и половина из них была вырезана, когда они попытались бежать.

«Вся моя прежняя репутация в глазах Цезаря уничтожена, – печально писал Квинт брату. – В лицо он обращается со мной вежливо, но я замечаю определенную холодность и знаю, что за моей спиной он советуется с моими младшими офицерами. Короче, боюсь, я никогда уже полностью не верну его доверие».

Цицерон написал Цезарю, спрашивая, нельзя ли позволить брату присоединиться к нему в Киликии. Тот с готовностью согласился, и два месяца спустя Квинт вернулся в Рим.