Дикое поле

— Хэй, Сартак! — спешившись, юная госпожа подбежала к князьям, слегка поклонилась.

Юноша в белой епанче обернулся:

— Ак-ханум!

Они обнялись, потерлись щеками, а уж о чем там говорили — Миша не прислушивался. Видел, как поморщился старый князь — видать, не очень-то одобрял столь вольное поведение, а монголы ведь именно этим и славились — вольностью, особенно — среди женщин. Монгольская женщина — тем более, госпожа! — это вовсе не изнеженное создание и никакая не затворница, а вполне самостоятельная личность, которая и на коне скачет, и повозкой управляет, и стрелой при нужде метко бьет! И мужиков себе выбирает — сама. Нет, не в смысле замужества — там-то условности есть, в смысле секса. И какому-нибудь степному богатырю-аристократу ничуть не зазорно взять в жены женщину, у которой уже двое-трое детей, и воспитывать их как своих.

Это что касается обычных женщин, а уж вдовы… Вдова — полностью самостоятельный и уважаемый человек, ничуть не хуже любого князя. Вот как Ак-ханум. Ишь, что-то рассказывает, машет руками, смеется… А князь-то, князь — не молодой, старый — скривился, аж сейчас плеваться начнет! Сразу видать кондовое воспитание.

— Ах, Сартак…

Сартак. Совсем еще юный царевич — сын Бату-хана. Христианин. Названный брат Александра Ярославича. Самый ближайший его конкурент и соперник — родной дядя Берке. Берке, в конце концов, племянника и отравит. Не сейчас — много позже. Либо Гуюк, сын Туракины — тот тоже мог. Вполне.

По обеим сторонам от входа в ханский шатер горели костры, вокруг которых, жутко завывая, извивались шаманы — Бату-хан по старинке исповедовал черную веру бон, поклоняясь верховному небесному отцу — великому Тенгри, и прочим, более мелким богам — в каждой роще, у каждой горы, реки, озера. Многие монголы оставались язычниками, хотя хватало и христиан, и мусульман. В кого хотели, в того и верили, как завещал Чингисхан — великий потрясатель Вселенной.

Вот противно завыли трубы — длинные, узкие, неудобные. Откуда-то из-за дальней кручи показался отряд, и все поспешно расступились, видать, великий хан возвращался с соколиной охоты или откуда-нибудь еще. Да, так и есть… Прищурив глаза, Михаил увидел Бату — невысокого, кряжистого мужичка лет сорока на вид, с желтым усталым лицом и небольшими вислыми усиками. Чуть усмехаясь, великий хан довольным кивком приветствовал гостей, а уж те низко кланялись…

— Тот высокий человек рядом с императором — герцог Аргун-ага, бывший невольник, а ныне — наместник Хорасана, — послышалось сзади.

Михаил немедленно обернулся, услыхав за спиной латинскую речь. Европейцы! Худые, с бритыми лицами, в сутанах… Монахи! Вероятно, посланцы папы Иннокентия Третьего.

— А где этот Хорасан, — брат Бенедикт?

— В Персии, брат Иоанн. Кстати, видите женщину в белом?

— Молоденькую хохотушку? Она, бесспорно, красива.

— Она еще и умна, эта красавица Ак-ханум, графиня западной кыпчакской степи, но я сейчас не о ней, брат Иоанн, о другой… более, так сказать, в возрасте… Вон она, на черной лошади с большим султаном из перьев.

— Ага, вижу. И кто это?

— Королева, брат мой.

— Сама королева?

— Одна из королев, ведь император Бату — язычник. А эта — Баракчин-хатун — его старшая жена, дама весьма властолюбивая и склонная к интригам. А вот тот мужчина с одутловатым лицом — владетельный герцог и принц Берке, младший брат императора. Тоже тот еще интриган.

— Понятно. А что здесь делают русские?

— Они же вассалы императора!

— Император еще не выбран. В Монголии вот-вот должен быть созван съезд всех князей — курултай. Однако регентша Туракина очень хитра — специально все затягивает, хочет, чтоб императором избрали ее сына, Гуюка.

— Бату его не жалует.

— Скорее он — Бату.

Вслед за ханом, проходя между ритуальными кострами с беснующимися шаманами, в золоченый шатер потянулись и гости — степные аристократы, посланцы далеких восточных краев, русские князья, монахи.

Михаила, как и прочих охранников, естественно, никто к дастархану не пригласил, пришлось лениво шататься неподалеку, внимательно поглядывая на огромную ханскую юрту и стоявшие рядом повозки — могучие, словно танки; шесть толстых колес, колея метров восемь, две дюжины быков — этакие сухопутные дредноуты, назвать все это телегами просто не поворачивался язык.

— У кыпчаков повозки не хуже, — протиснувшись с конем ближе к Ратникову, негромко промолвил Утчигин.

— Ха! — Михаил обрадовался. — Ты как здесь? Что-то я тебя не видел.

— Сзади скакал, своих невдалеке оставил — как госпожа и просила. Уриу, Джангазака, Карная…

— Славные воины, — усмехнулся Миша. — Главное, что не старые.

— Именно потому-то госпожа нас и взяла. Мы — люди простые, в нехороших делах еще не погрязли.

— Ну и молодцы, — кивнул Ратников, поправляя узду. — Ты ж знаешь, я против вас ничего не имею.

— Тебе тоже госпожа доверяет, — приосанился Утчигин. — После того случая… А вот Шитгаю, Джагатаю и прочим — не верит. Самовластны и много чего хотят.

— Так прогнала бы!