Дикое поле

— Ага, прогнала — скажешь тоже! Они ведь не голь перекатная… Да и прогонишь, а где других взять? У знатной госпожи должно быть много знатных воинов. Не будет таких, что в степи скажут? Скажут — нищая и неуживчивая, с людьми ладить не умеет. Позор!

— Позор, — Ратников согласился и, прикрывая глаза от солнца, посмотрел на сверкающую юрту. — Парча!

— Что?

— Ткань, говорю, дорогая.

— У наших плащи да дэли — тоже недешевые, — юноша кивнул на остальных воинов Ак-ханум, восседающих на своих конях важными недвижными статуями.

Ратников усмехнулся:

— Этим наша госпожа тоже не доверяет?

— Конечно — нет, она же не дура. Просто для важности с собою взяла. Ну, показать, что других не хуже.

— Понятненько — для престижа, значит.

Тюркский язык показался Мише не таким уж и сложным — учился молодой человек быстро, да ведь и как не научишься, коли каждый день общаешься? Пожалуй, несмотря на все кажущееся двуязычие, тюркский — язык завоеванных татар и кипчаков — играл в жизни улуса Джучи куда более важную роль, нежели собственно монгольский, может быть, потому, что подавляющее большинство населения улуса составляли тюрки — булгары, татары, те же кипчаки-половцы. Письменность была исключительно тюркской, даже ярлыки на этом языке выписывали.

— Госпожа специально нас позвала, — продолжал гнуть свою линию Утчигин. — На всякий случай. Вот увидишь, как стемнеет, она этих павлинов отправит. А мы — останемся. Вон Джама — не зря у самого шатра вертится, ждет.

— И колдунов этих не боится.

— А чего ему их бояться? Он же христианин, как и я, и ты, как светлая госпожа наша. Как Сартак, старший сын великого Бату-хана.

— В Сарае много христиан.

— Много. Поклонников Магомета тоже хватает — сапожники, медники, торговцы, даже главный визирь! О, смотри — что я говорил?

Под растянутым на длинных копьях пологом шатра показалась красавица Ак-ханум, к которой тут же подскочил Джама. Поискав глазами воинов, госпожа махнула им рукой и показала пальцем сначала на свои губы, потом — на Джаму. Понятно: парня, как меня, слушать!

Распорядившись, вновь исчезла в шатре, из которого слышались уже громкие пьяные голоса и песни. Джама подбежал к воинам:

— Вы, славные багатуры, возвращайтесь домой и глаз не смыкайте! А утром — явитесь. А ты, Утчигин, и ты, урусут Мисаиле, до утра будете ждать здесь.

— Слушаем и повинуемся! — хором промолвили воины.

Багатуры, тут же повернув лошадей, ускакали, с насмешкой посмотрев на оставшихся.

— Думают, что госпожа их уважает, — ухмыльнулся им вслед Утчигин. — Дурни. Павлины расписные. Мои-то парни, хоть и неказисты, да зато верные! И место свое знают — думаешь, им тоже не хочется щеголять в красивых плащах, с дорогим оружием?

— Добудут они еще себе и плащи, и оружие, — негромко рассмеялся Миша. — И хороших жен. Смотри-ка, Джама обратно скачет. Эй, хэй, Джама! Мы здесь!

— Вижу, что здесь, — мальчишка спешился и, подбежав ближе, зашептал. — Госпожа велела вам ждать в урочище возле каменной бабы.

— Возле каменной бабы? — удивленно переспросил Михаил. — А где это?

Утчигин дернул поводья коня:

— Поехали — я знаю.

— Да подождите вы! — Джама нервно дернулся. — Я еще не все сказал. Там затаитесь, кто свой подъедет — спросит, не видели ли вы здесь лису? Вы в ответ скажете про горностая. Вот те, кто спрашивал, и будут люди нашей госпожи.

— Люди госпожи?

— Ну, ее друзья. Очень может быть, что она и сама с ними поедет.

— Поедет? Куда?

— То нам знать не нужно.

Джама прыгнул в седло и погнал своего неказистого конька вскачь, быстро скрывшись из виду. Приятели переглянулись.

— Ну что, поедем? — улыбнулся Михаил Утчигину. — Показывай, где это твое урочище?

— Поскачем. Наших по пути заберем.

Утчигин понесся так, что Ратников едва-едва за ним поспевал, а потому все время ругался: джигит хренов! Вообще, местные багатуры медленной езды не терпели, все время мчались, как угорелые, и только к ханскому шатру подъезжали степенно.

— Вот по этой дороге, — останавливаясь у развилки, подождал отставшего напарника Утчигин. — Смотри, осторожней — поля.

Михаил и сам видел стерню и распаханные под озимые поля, тянувшиеся вдоль реки широкой темно-коричневато-желтой полосой. Тут и там виднелись деревни в три, пять домов и более, надо сказать, выглядели сии населенные пункты весьма зажиточно!

— Земледельцы великого хана, — с почтением произнес Утчигин. — Скакать по полям нельзя — переломают спину. Ничего — дорожка эта ведет в степь, а уж там — приволье и никаких полей нету! Айда!

— Да подожди ты… Наши-то где?

— Там, — юноша неопределенно махнул рукой. — Да они нас заметят.

И действительно, приятели еще не проехали и пары верст, как вдруг из кустов, им навстречу, вынеслись юные всадники — Уриу, Джангазак, Карнай…

— Хэй, Утчигин, Мисаиле! Куда скачете?

— Давайте за нами, — на ходу махнул рукой Утчигин. — В урочище, к каменной бабе.

И вновь понеслись. И вновь задул в лицо осенний ветер. Под копытами коней расстилалась бескрайняя степь, а позади, за полосками полей, мерцала холодным блеском Итиль — Волга.