Дикое поле

— Ханум, ханум! — вбегая, заверещал Рахман, грохнулся на пол, пополз, стеная на разные голоса. — О, горе мне, горе… Недосмотрел!

— Куда ты недосмотрел, Рахман?

— Шайтан я недостойный, у-у-у…

— А ну, хватит выть! — рассердилась краса степей. — Говорю четко и по делу.

— Так я и по делу, моя госпожа… у-у-у… Эта отрыжка шайтана, гнусный Казан-али, чтоб ему вечно мучиться, подсунул мне никуда не годный кирпич! Боюсь, придется покупать другой… две повозки.

— Две повозки?! — Ак-ханум изумленно округлила глаза. — А ты куда смотрел, черт?

— О, вели казнить меня, госпожа! Вели подвергнуть меня самым жестоким мукам… Зато какие изразцы здесь, на этом ложе, на печи, ах, загляденье! Конечно, пришлось изрядно переплатить, но… Госпожа! Такой лежанки нет даже у самого великого хана! Скажи, тебе нравятся эти изразцы, о, свет моих недостойных очей?

— Ну, нравятся… — Ак-ханум важно кивнула и улыбнулась. — Что, на самом деле у самого хана таких нет?

— Конечно нет, чтоб меня шайтан забрал! — истово поклялся пройдоха. — Их привез мой земляк из далекого города Самарканда. Ах, поистине, как чудесная вся эта красота, как она достойна такой величавой госпожи…

— Вот что, Рахман… Да! — владычица кочевья повернула голову к Мише. — Ты иди, Мисаил, готовься… Рахман!

— Да, госпожа?

— Когда уладишь дела, выдашь этому воину меч. Да смотри у меня — самый лучший!

— Слушаю и повинуюсь, моя несравненная повелительница!

Пока Ратников таскал вместе со всеми снаряжение — ибо настоящий джигит никогда не доверит оружие и сбрую рабу, пока пообедали, прогулялись по саду, то се… уже и стемнело. Тут только Михаил вспомнил про меч и принялся искать управителя, да так и не нашел. То здесь его «только что видели», то там, то совсем в другом месте, а на кухне вообще сказали, что господин Рахман «отошел ненадолго в мечеть молить Аллаха за здоровье любимейшей госпожи».

Причина уважительная, что тут скажешь? В общем, пришлось явиться на караул без меча — зато с копьем и кинжалом.

И тем, и другим Ратников давно уже пользовался уверенно — была возможность натренироваться и в Новгороде, и в орденских землях. Да повелительница про меч и не вспомнила, лишь холодно кивнула сквозь приоткрытую дверь — мол, хорошо, сторожи и не вякай.

Миша только хмыкнул: и эта недоступно-ледяная красавица не так давно делила с ним ложе?! Пусть по-хозяйски делила, на правах госпожи, но все же… все ж было в ней хоть что-то человеческое, доброе. Где все осталось? Там, в степи? Вот что дворцы с людьми делают!

— Мисаил!

Ага! Хорошо хоть имя еще помнит.

— Да, госпожа?

— Сейчас ко мне придут мои служанки и с ними рассказчица. Пропустишь!

— Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа.

Молодой человек едва не расхохотался в голос — в роли восточного слуги ему еще никогда не приходилось бывать. Что ж, все когда-то бывает впервые.

Услыхав за дверями шаги, Михаил приосанился и, опершись на копье, сурово воззрился в изрисованный затейливой росписью простенок.

Появились женщины — наперсницы и служанки, среди которых Ратников заметил и Анфиску, весьма, кстати, похорошевшую и, похоже, покуда не имевшую особых оснований жаловаться на жизнь. В длинной, до щиколоток, тунике, бежевой, с узорочьем, в кожаной степной жилеточке, девушка о чем-то оживленно переговаривалась с другими служанками и смеялась. Нет, вот пару раз стрельнула серо-голубыми глазками на застывшего неподвижной статуей Мишу и почему-то зарделась.

Около покоев госпожи девушки замерли, и Ак-ханум, выглянув, нетерпеливо махнула рукой:

— Заходите! Что, сказочница Айрилдин-биби еще не пришла?

— Нет, госпожа. Но она непременно явится, коль уж обещалась.

Сказочница явилась минут через двадцать — в темной хламиде с наброшенным на голову капюшоном, в узких зеленых сапожках, украшенных жемчугом. Этакая себе на уме дама лет сорока, смуглая, с черными цыганистыми глазищами.

Вошла…

За дверью опочивальни, где до того слышались веселые девичьи голоса и смех, сразу все стихло. И — чуть погодя — послышался голос сказочницы. Обволакивающе плавный, он то становился громче, то наоборот, едва слышался — Айрилдин-биби строила свое повествование, словно музыкальную партитуру. О чем она там говорила и на каком языке, было не разобрать, да Ратников и не особо старался — просто стоял себе да о своем думал.

Кроме него, внутренние покои дворца охраняли еще четверо стражей из числа наиболее доверенных багатуров; снаружи на часах стояли двое нукеров, ну а во дворе, в саду, охранников вообще было до дури — вся орда! Никакой враг не сунется.

Миша едва не задремал под убаюкивающий голос сказочницы… даже чуть не пропустил, как девчонки и сказочница вышли, а из-за двери послышался шепоток:

— Мисаил… Зайди сюда, мой верный страж!

— Да, госпожа…

Красавица Ак-ханум растянулась на ложе, словно кошка, и так же лениво щурилась. Кроме шальвар и короткой жилеточки из конской кожи, на ней больше ничего не было, лишь в пупке, переливаясь, поблескивал сине-голубой драгоценный камень — сапфир.