Дикие орхидеи

Джеки болтала без умолку, показывала мне оцинкованную раковину в углу второй комнаты, восхищалась светом, льющимся из битых окон в рассохшихся рамах в главной комнате.

У меня в животе громко заурчало. Стрелка часов приближалась к двум, я основательно проголодался, а мне приходилось выслушивать всю эту «рекламу», которой конца-края не видно. Кульминацию Джеки явно откладывала на потом.

— Ты голоден! — сладко проворковала Джеки. — Пойдем, я приготовлю тебе ленч.

Пятьдесят кусков. Эта трогательная забота о моем желудке будет стоить мне пятьдесят кусков, не меньше. Я не тешил себя иллюзией, что эта юная леди на меня работает и уже поэтому обязана делать то, что я от нее хочу. Я был женат. Я знаю, что означает этот елейный голосок. Джеки нужно от меня что-то большее.

Я молча прошел за ней на кухню. Молча сидел и смотрел, как она суетится, накрывая на стол. Я получил гигантский сандвич и чашку супа — дорогого, из банки с красивой этикеткой. Да, выглядит ничего, но все равно это не домашний суп.

На протяжении всего обеда Джеки щебетала, развлекая меня. Любая гейша позавидовала бы ее обаянию.

Я ел молча и ждал, когда она нанесет главный удар. К четырем часам мы передислоцировались в заново меблированную малую гостиную. Я начал клевать носом. Я был по горло сыт ее очарованием. В общем и целом, Джеки-язва мне нравится больше.

До моих ушей донеслись слова «деловая сделка». Я понял, что она наконец-то подбирается к сути дела. Я дремал, а потому пропустил многое из того, что она говорила, но кажется, она хотела, чтобы я профинансировал какой-то ее бизнес. Здесь. В Коул-Крик.

Я заморгал, отгоняя сон.

— Еще вчера, — сказал я, — мы говорили о том, что тебе надо как можно быстрее рвать когти из Коул-Крик, потому что ты, возможно, стала свидетелем убийства, а сегодня ты хочешь открыть здесь дело?

— Да. Ну... Я... — Она вскинула руки и взглянула на меня умоляюще. — Ты не мог бы написать книгу о чем-нибудь другом?

— Ах, значит, теперь я виноват. А тебе не приходило в голову, что, если я не буду писать книгу об этой истории с дьяволом, у меня не будет никаких причин задерживаться в этом городе?

— Ой... — Она опустила глаза, потом просияла и снова посмотрела на меня. — Но тебе все равно не удастся продать этот дом, так что я могу остаться здесь и присматривать за ним.

— И заниматься своим делом.

Джеки взглянула на меня так, словно я выиграл приз. Я наклонился к ней.

— Знаешь, ты так долго меня умасливала, однако ни словом не обмолвилась, в чем заключается это дело.

Она раскрыла рот, видимо, намереваясь возразить, что не «умасливала» меня, но вдруг подскочила, перемахнула через оттоманку и помчалась наверх. Я откинулся в кресле и закрыл глаза. Можно вздремнуть, это помогает думать.

Но минуты через три вернулась Джеки и бросила мне на колени две книги. Сверху лежала большая красочная книга в мягкой обложке — о том, как фотографировать детей. Она раскрыла се на последних страницах — там располагались поистине удивительные портреты детей, сделанные Чарлзом Эдвардом Джорджесом. Джеки уселась на оттоманку у моих ног.

— Все сделаны при естественном освещении.

Не надо быть гением, чтобы сложить два и два. Шесть разворотов его фотографий. На фоне — подоконники с облупившейся краской.

Я пролистал книгу: чудесные детские фотографии, черно-белые, цветные, сепия. Студийные портреты, случайные снимки. Несколько сделаны в пышном саду. Таком, как мой.

Я отложил эту книгу и взял другую — тоже в мягкой обложке, но меньшего формата. Издана Университетом Северной Каролины и посвящена орхидеям Южных Аппалачей.

Я посмотрел на Джеки.

— Хобби, — пояснила она, имея в виду, что людей будет снимать за деньги, а цветы — просто так, для себя.

Я отложил обе книги и откинулся в кресле.

— Ну, теперь рассказывай. Все.

В конце концов я примерно понял, почему она сбежала с собственной свадьбы и почему так злилась на бывшего женишка. Этот сопляк украл все ее сбережения, на которые она хотела открыть небольшую портретную студию.

Я заметил, что она могла бы подать на него в суд, однако она ответила, что отец ее бывшего жениха — судья, а кузен — президент банка. Я вырос вне круга судей и президентов чего бы то ни было, но прекрасно знал, как работает круговая порука.

Пока я ее слушал, меня посетила мысль позвонить знакомому адвокату и разузнать, что можно сделать в подобном случае. Пока я это обдумывал, Джеки сказала нечто, что привлекло мое внимание.

— Что? — переспросил я.

— Я зацепилась за имя «Генриетта». Ну и даты, конечно.

— В смысле?

Я видел, что у нее язык чешется брякнуть что-нибудь едкое по поводу моей невнимательности, но так как она добивалась от меня денег на свое дело, она не осмелилась ничего сказать. Боже ты мой! Меня одолевало искушение проверить, сколько она сможет вытерпеть, притворяясь милашкой.

— Генриетта Коул, — подчеркнуто терпеливо повторила она. — Это имя меня зацепило. Понимаешь, мой отец... ну, он немножко помешался на Генриетте Лейн. Это...

— Племянница президента Джеймса Бьюкенена. Сногсшибательная... — Я показал руками, что именно у нее было «сногсшибательное».