Дика

И когда под покровом тьмы, раздираемой светом ракет, к берегу пришвартовался огромный корабль, Илита уже ничего не видела, не слышала. Сестра с трудом подняла ее и потащила к трапу.

— Да держись же ты хоть немного, — ворчала она.

Возле трапа кто-то из матросов подхватил Илиту и на руках поднял на палубу. А она все бормотала:

— Куда вы меня? Куда? Валерик будет искать… — И снова боль железными обручами стискивала голову, и снова кровавый туман застилал глаза…

Илита пришла в себя в стационарном госпитале. Белые стены, белый потолок, в окна заглядывают зеленые виноградные ветки… И — тишина: ни выстрелов, ни разрывов бомб, ни плеска волн, — заполнила ее гаснущее сознание…

СНОВА НА РОДИНЕ

После ранения под Севастополем Илита много месяцев пролежала в госпитале, а когда окончательно встала на ноги, врачи решительно настояли на демобилизации ее из армии: и ранение, и контузия были серьезными. А Илита рвалась в бой, она не могла даже представить себе, как будет заниматься какими-то мирными делами в то время, когда ее товарищи гонят фашистские орды на запад… Но нестерпимые головные боли подтверждали правильность решения врачебной комиссии.

«Да, отлеталась, отвоевалась ты, Дика», — с горечью говорила она себе, шагая по улицам родного Фарна.

Воспоминания о Валерике толкали ее к детям. Поэтому она выбрала для себя работу в детском саду. Ведь именно за этих малышей проливали кровь она и ее товарищи, сотни тысяч советских людей, погибших на войне и погребенных в братских могилах…

Но долго работать Илите Дауровой в детском саду не пришлось. Земляки выбрали ее председателем сельского Совета. И новые заботы окружили бывшую летчицу. Селение большое — восемь тысяч жителей. Пламя войны только что отхлынуло от родного края. Все кругом было разрушено фашистскими варварами. Работы было невпроворот.

А фронт требовал хлеба, мяса, одежды. Надо было налаживать хозяйство, поднимать землю. Не было ни тракторов, ни лошадей, люди сами впрягались в плуги, чтобы хоть кое-как вспахать колхозное поле.

Некоторые потеряли веру в то, что снова может наступить мирная, счастливая жизнь, — надо было побеждать это неверие, надо было будить в людях веру в жизнь, жажду жизни… И Илита всю свою энергию, все свои силы отдавала новому для нее делу.

Строились взамен разрушенных новые дома, проводилось электричество, газ, покрывались асфальтом улицы, росли новые сады… И среди всех забот Илита каждый день находила несколько минут, чтобы побывать в школе, среди детей. С трудом сдерживая слезы, одного за другим обнимала детишек, с волнением слышала их оклики: «Мама Илита!.. Мама Илита!..», когда они бросались ей навстречу. И тогда вспоминала Валерика, его улыбку, не по-детски серьезный взгляд серых глаз…

Фронт отодвигался все дальше на запад, война уже шла на вражеской земле. Читая газеты, Илита радовалась и в то же время грустила: ей не удалось самой дойти до Берлина. Она часто думала о Харитоне, все не гасла ее вера в то, что он жив. Может быть, где-то лежит в госпитале. Ну что ж, она ждала долго, подождет еще…

И вот пришел долгожданный День Победы. О ней возвестил миру залп из тысячи орудий. А Илита Даурова продолжала напряженно трудиться. Но раны, тяжелая контузия… Они давали знать о себе. И снова — госпитальная койка. Илиту освободили от работы. Когда она поправилась, долго сидеть без дела не могла.

А письма на ее имя все шли и шли. Веселая Машенька теперь доставляла их не в детский сад, а в Камбелеевку — в одноэтажный домик из красного кирпича на главной улице селения. У входа в этот дом вывеска — «Камбелеевский Совет депутатов трудящихся Пригородного района Северо-Осетинской АССР». Здесь работала теперь Илита.

Но иногда воспоминания охватывали Илиту с такой силой, что ей хотелось немедленно сесть в машину, на поезд, в самолет и отправиться туда, где она воевала, где погиб Валерик. Ведь он так просил, что, если кто-нибудь из защитников Ушаковой балки останется жив, пусть приедет в школу № 52 и расскажет ее новым ученикам, как обороняли балку…

И однажды Илита не выдержала. Случилось это после того, как в Совет пришла дочь Николая Дзампаева, воевавшего вместе с ней, Илитой, у стен той памятной на всю жизнь школы. Заира стояла, скромно потупясь, путаясь и сбиваясь, рассказывала об отце, какой он был добрый и справедливый. Расплакавшись, достала из сумочки мятый треугольник солдатского письма.

— Вот, Илита Кирилловна, может, вам интересно. Это последнее папино письмо… Оно из Севастополя…

Дрожащими руками Илита схватила исписанный карандашом листок, принялась читать, с трудом разбирая полустертые буквы.