Дьявольский рай. Почти невинна

Я явилась к ним. Тут же наткнулась на импровизированный столик на кирпичах, и весь драгоценный арахис полетел в траву. Мне хотелось играть заблудшую ночную тень из бесцветных лавров и полосок индигового неба. Я села на скамеечку рядом с папашей, уверенная, что выгляжу вполне естественно. Я протянула руку к восстановленному столику и налила себе полную чашку оставшегося вермута. Выпила залпом, не различая вкуса. Потом, с чувством выполненного долга, заявила, что иду спать, и поплелась по темной тропинке, спустилась вниз к якорю и паукообразным воротам. Решила срезать путь и пошла напролом через кусты. Тут же заблудилась, но, тем не менее, ясно чувствовала его присутствие где-то совсем рядом и, двигаясь исключительно по зову сердца, в конце концов очутилась в довольно глубокой яме, по всем нюховым ориентирам призванной быть мусорной. Я заорала и через мгновение теплые гепардьи руки тыкались мне в лицо.

– Я вот упала...

Он вытащил меня, отряхнул, я сказала смешное «привет». Быстро обнял меня, и мы стали целоваться.

– Вино пила? – прошептал он, улыбаясь сквозь сумерки. Руки быстро пробрались в штаны.

– Ага... пьяница я горькая...

– Хе-хе...

Козырек моей бейсболки смешно таранил его лоб, пока мы целовались. На мгновение оторвавшись от него, я стянула ее и с преувеличенным драматизмом швырнула в траву. Он сладко хохотнул и с небывалым энтузиазмом опрокинул меня наземь одним из своих гадюшных приемчиков.

– О-о-о-о, а ты, пока бегала, совсем высохла там... а-а-а-а... нет... конечно, нет...

Через бездну безвременья первое, что запомнилось, – это приятная тяжесть, идущая от ног вверх по всему телу. Он еще соблазнял меня: помню, как что-то настырное, мокрое и твердое маячило у меня перед лицом, но я нашла в себе силы встать и, властно натянув штаны, буркнуть, что «как-нибудь в другой раз».

Шатаясь, в сказочной эйфории, пошла сквозь тишину и глубокую ночь.

Когда я добрела до Домика, то их уже там не было. В ужасе, который, надеюсь, вам никогда не доводилось переживать, я, на грани инфаркта, заплетающимися шагами кое-как добралась до маячного дворика.

Отец с сестрой стояли перед нашим крыльцом, достаточно пьяные, чтобы великодушно простить меня, но потом, после очередного бурного прощания с едва стоящей на ногах Мироськой, я услышала порывистое, горячее: «Признавайся, мерзавка, с кем была?»

Tag Zweiundzwanzig (день двадцать второй)

Я проснулась с жестокой и омерзительной раной на спине. Знаете, как определить любительниц секса на природе?

В ванной все утро тешила себя очень сомнительными надеждами на сокрытие следов бурного вечерка, но, разглядев получше свой будто вспоротый позвоночник, пришла к выводу, что любые попытки окажутся малоэффективными, и единственным выходом остается такая себе легкая амнезия.

– Дорогие мои, мне так плохо... Я была так не права! Помнишь этот ваш вермут? Да? А я вчера выпила чашку и упала. Пока домой шла, решила срезать путь домой и там, на булыжниках, поскользнулась... простите меня... я больше никогда не буду так!

По причине не совсем интеллигентного похмелья родитель оставил меня в покое, впредь поклявшись никогда никуда не брать и не отпускать.

Мироська, правда, повиснув на руке, все требовала объяснений вчерашнему вечеру, которые я упорно не давала аж до послеобеда, когда змеючка, видать, краем уха зацепила нашу с Альхеном беседу:

– Ну, как ты, малыш? Нормально все? Помылась?

У меня появилось странное щекочущее чувство, что он фальшивит.

– А я, когда домой пришел, Господи, довольный такой, и весь чесался! Хо-хо-хо, но знаешь, это был класс! А, да, собственно, забыл у тебя спросить: тебе понравилось?

– Да, – глухо сказала я, – у меня все волосы в репейнике были.

– Во-во! А полотенце? – Манерное гримасничанье и новые интонации. – Я все утро занимался тем, что вычищал его от этих «ежиков»!

– То-то тебя утром не было... Да и на «генералке» тоже пусто...

– А я там и не появлялся, меня по дороге Виктор перехватил. Так мы вместе в Ялту плавали на катере, тапки ему новые покупать.

Мне померещился отцовский призрак, и я, ничего не сказав, пошла прочь от этого фальшивенького похохатывания, от этого монстра, с тихим ужасом глядящего на мою израненную спину. Я шла к последнему пляжу и больше не оборачивалась.

Мироська подловила меня в самый уязвимый момент полного душевного опустошения, и я выложила ей все, ничего толком не ощущая.

– Странно, – сказала она, – ты же ведь еще совсем ребенок. Ему должно быть с тобой неинтересно...

На моих темно-зеленых, военного вида штанах с панковскими заклепками появилось мечтательное кровавое пятнышко. Клякса моего растопленного детства.

Остается еще добавить, что вечером его там не было. Чего и следовало ожидать.

Tag Dreiundzwanzig (день двадцать третий)