Нао нажал на газ, и автомобиль понесся по дороге. Недалеко от дома викария они резко свернули направо и помчались в конец улочки, упиравшейся в овечью тропу на Гутрум-Даун. Нао заглушил мотор, вылез и помог выйти Джонсу. Писатель, чувствуя себя в кошмаре наяву, послушно сел на мокрую траву и стянул ботинки, пока машина разворачивалась обратно.
Только когда автомобиль исчез за поворотом и затих шум мотора, Джонс по-настоящему осознал, что ему придется делать. Но английская кровь, струившаяся в его тощем и нелепо разукрашенном теле, сразу вскипела при мысли об опасности, а уэльская, которую он унаследовал от отца, забурлила в предвкушении драки. Его только забавляло, что придется спуститься в деревню в костюме разгневанного призрака и перепугать всех до полусмерти. Думая об этом, Джонс едва удерживался от смеха. Он снова обулся и побежал навстречу свежему утреннему ветерку, который приятно холодил его тело, как и густая роса, обметавшая высокую траву и обещавшая еще один безоблачный и жаркий день. Размахивая тростью и распевая валлийские песни, Джонс стремительно спускался на толпившихся впереди сельчан, как опытный матерый волк на пасущееся стадо.
Первым, кто заметил его появление, оказался некий Элиас Пибб. Это был неотесанный детина лет двадцати двух, в левой руке он держал ярко пылавшую ветку яблони, а в правой — тяжелый камень. Прежде чем Пибб успел понять, что происходит, Джонс выхватил у него из рук самодельный факел и с размаху пнул его ногой. Вопль, который издал Пибб, обернувшись и увидев Джонса, полетел в толпу как разорвавшаяся бомба, и все головы разом повернулись в их сторону.
— Долговязый парень! Долговязый парень! — заорал крестьянин.
Джонс, еще раз как следует заехав молодцу коленом (в нем уже бурлила настоящая ярость), на всякий случай ткнул ему под ребра тростью и прокричал в ухо: «Ласст унс ерфрейрен!» Когда тот, взвыв от страха, понесся прочь, он во все горло проревел ему вдогонку: «Шуле, шуле агра! Шан фон вохт!»
Толпу мгновенно охватила паника. Жители Саксон-Уолл так долго верили в Долговязого парня, что теперь его внезапное появление не вызвало удивления — только ужас. Ни одна душа не усомнилась в его реальности. Бросив на него ошалелый взгляд, все бросились гурьбой бежать по улице.
— Это дьявол! — кричал кто-то.
— Настал Судный день! — стонал другой.
Хриплые вопли и визги женщин превратили отступление в беспорядочное бегство. Люди неслись сломя голову, сами не зная, куда и почему. Джонс, подвернув ногу, с трудом ковылял за ними, размахивая полыхающим суком и рассекая воздух тростью. Его голос, всегда зычный и мощный, от боли и азарта набрал такую силу, что долетал до конца деревни.
— Леро, леро, лиллибулеро, лиллибулеро булер а ла! — громыхал Джонс. Чтобы усилить впечатление, он оглушительно расхохотался и весело прогремел: — Куот естис ин конвиво! На хоро эйле! На хоро эйле! Ра! Ра! Ра!
Толпа мчалась по улице. Когда крики последнего беглеца затихли за углом, Джонс, запыхавшийся и взмокший, начал помогать Хэллему, Нао и, к его удивлению, миссис Пэшен гасить языки пламени, уже лизавшие крыши хозяйственных построек. Лицо Хэллема распухло от ударов камней, руки почернели, одежда была мокрой и разорванной. Но при виде Джонса он откинул со лба волосы и улыбнулся.
«Хэллем пришел в себя, — подумал Джонс. — Теперь, когда дело наконец дошло до драки, он успокоился». Посмотрев на свои голые ноги, торчавшие из коротких брючек викария, писатель поймал на себе его взгляд и усмехнулся.
Огонь не причинил строениям серьезного вреда. Когда пожар был потушен, они потратили еще час, убирая сухие сучья и охапки хвороста, которыми селяне обложили дом. Колодец был засыпан всевозможным хламом, но, к счастью, одним из первых попавших в него предметов оказалось старое решето, оно застряло между стенок и держало на себе большую часть брошенного в воду груза.
— Повезло, — пробормотал Джонс.
Миссис Брэдли издала смешок:
— Это не везение, а предусмотрительность.
— Но ведь вы не знали, что они забросают мусором колодец?
— Знала. У них есть вода в Неот-Хаусе. Я попросила Нао заранее завалить колодец, чтобы туда не попала какая-нибудь дрянь. И теперь любая пакость, которую им захочется в него швырнуть, ляжет поверх нашего тщательно отобранного мусора, что вы, собственно, и видите.
Джонс, стерший с себя последние следы краски, вдруг спросил:
— Хэллем, а что в действительности произошло в ночь убийства?