Дьявол из Саксон-Уолл. Поспеши, смерть!

— Не понимаю, к чему вы клоните, — пробормотал Джонс, — но вы правы, это действительно странно. — Он помолчал и вдруг выпалил: — Даже более чем странно! Совершенно невероятно, чтобы у него мог быть старший брат!

— И даже более чем невероятно. Это абсолютная чепуха, — заявила миссис Брэдли. — Я вообще не понимаю, как могла существовать такая личность, как Карсуэлл Миддлтон. Это миф, придуманный Флюк и Пэшен для какой-то темной, однако интригующей цели: вероятно, на случай такого убийства.

— Вы хотите сказать, что убитый — самозванец?

— Вовсе нет.

— Но он называл себя Карсуэллом Миддлтоном.

— Да, хотя он не мог быть Карсуэллом Миддлтоном, поскольку никакого Карсуэлла Миддлтона не существовало.

— Значит…

Миссис Брэдли подалась вперед:

— Вам никогда не приходило в голову, что Хэнли Миддл-тону было неуютно в Саксон-Уолл?

— Вы о той истории, которую поведала вам миссис Теббаттс?

— Нет, я о той истории, какую рассказали мне вы. Добродетельная и нежеланная жена Констанция. Нерадивая сиделка. Внезапная смерть от родильной горячки. Судя по тому, что говорят о Хэнли Миддлтоне в деревне, это был меланхолик и распутник с явной склонностью к маниакальному синдрому. Не сомневаюсь, что смерть жены встревожила его. Он знал, какая у него репутация в Саксон-Уолл.

— А почему тогда никто не поднял шум и не настоял на расследовании обстоятельств ее смерти?

— Опять же потому, что напрямую это никого не касалось. Если бы Хэнли тем и ограничился — о, это было бы идеальное убийство! Честно говоря, мне жаль моряка Пайка. Вот грубая ошибка, которую не следовало совершать. Бедняга Пайк! Но Хэнли пустил его в ход и…

— Пустил его в ход! — воскликнул потрясенный Джонс. Губы миссис Брэдли сложились в адскую ухмылку. — Но тогда этот человек — настоящий дьявол! Я так и знал, что тут замешан мышьяк. Не понимаю только, как Кревистер мог проглядеть его? Ведь симптомы отравления довольно очевидны.

— Помните, мой друг, что говорил доктор Кревистер о диагнозе, поставленном доктором Литтлом — иначе говоря, все тем же Хэнли Миддлтоном, который телеграфировал хирургу в Стаухолле, чтобы тот не приезжал? Он сказал, что пациент страдал от «тяжелого случая ущемленной грыжи».

— Боже милостивый! — Джонс покачал головой. — А на самом деле?

— Нет сомнений, Хэнли Миддлтон выдал труп Пайка за свой собственный. Потом он, похоже, сбежал и вернулся две недели назад под видом своего несуществующего брата…

— Чтобы убить того, кого все считали Карсуэллом Миддлтоном! Я знаю, вы так думаете, но это никак нельзя вывести из фактов, что у нас есть. Убитого опознали и…

— Его опознала миссис Теббаттс, которая постоянно лжет или скрывает правду.

— Да, вы правы.

Повисла пауза. Наконец миссис Брэдли произнесла:

— Есть явные указания на то, что убитый не мог быть Миддлтоном.

— Какие указания?

— Спросите Мортмэйна. Он бывает там каждый день. К тому же для всех, кроме вас, совершенно очевидно, что Миддлтон по-прежнему живет в деревне.

— Но убитый должен быть Миддлтоном! — возразил Джонс. — Давайте вспомним о мотивах. Судя по тому, что рассказала вам миссис Теббаттс, миссис Пэшен была любовницей Хэнли Миддлтона.

Миссис Брэдли кивнула:

— И судя по тому, что мне говорили многие другие люди.

— Она наверняка является матерью Ричарда, не так ли? — спросил Джонс.

— Жаль, что мы не сумеем это доказать, — покачала головой миссис Брэдли. — Я думаю, это возможно, но мне бы хотелось знать наверняка.

— Если все это верно, то у нее есть самый веский мотив для убийства. Она не хотела, чтобы Миддлтон занял место маленького Ричарда.

— Допустим. Но что отсюда следует, друг мой? Не забывайте, что все это справедливо лишь до тех пор, пока мы считаем, что жертва — Миддлтон.

— Странно, что она и ее мать, а также викарий и его японец, чуть ли не единственные жители деревни, у кого имеется железное алиби. Как будто они заранее знали время убийства и устроили все так, чтобы оказаться от него подальше. Согласитесь, трудно назвать случайностью факт, что миссис Пэшен явилась ко мне пьяной ровно через двадцать минут после преступления, совершенного в миле от моего дома. Я уже говорил: она не могла убить Миддлтона и добраться до моего дома за это время. Но чем дольше я об этом размышляю, тем больше меня это настораживает.

— Что, вы говорили, было на ней надето?

— Шляпа, сапоги и плащ ее мужа. Больше ничего.

— Хм. И вы подумали, что она пьяна? Она села на пол?

— Да, и мне стоило больших усилий поднять ее и вытолкать за дверь.

— Она сидела, опустив голову на грудь?

— Но смотрела прямо на меня — с этакой, знаете ли, игривостью.

— Вас это смутило?

— Разумеется. Я терпеть не могу, когда женщины — любые женщины — вытворяют подобное. Это вызывает у меня неприязнь.

— Понимаю. Значит, вы почти не смотрели в ее сторону, да и свет там, вероятно, был плохой.

— И что?

— Время покажет, — пробормотала миссис Брэдли, и в ее голосе прозвучали усталые нотки.

— Да, а как вы объясните поведение викария?

Миссис Брэдли пожала плечами:

— Я не думаю, что той ночью он вынимал церковное окно.

— Но это его алиби.

— Нет. Это алиби совсем другого человека, друг мой.