По крайней мере одного Кристиан Бала добился: он создал настолько убедительный, зловещий персонаж, что все отождествляли его с его персонажем и думали, что автор книги, несомненно, страдает тяжким душевным расстройством. На сайте Балы читатели оставляли отзывы об этом сочинении, называя его «гротескным», «сексистским» и «психопатическим».
Беседуя с Балой по Интернету в июне 2003 года, одна его подружка предупредила: эта книга создает у читателей дурное впечатление о нем самом. Бала напомнил ей, что история вымышленная, однако та настаивала: мысли Криса — это «твои идеи». Бала рассердился и рявкнул: «Только последняя дура может сказать такое!»
Детектив Вроблевский вчитывался в «Амок», подчеркивая отдельные места. Некоторые подробности убийства Мери напоминали гибель Янишевского, однако многое и не совпадало: в книге жертвой оказалась женщина и давняя знакомая героя; кроме того, хотя убийца и затянул петлю у нее на шее, он еще и ударил ее японским кинжалом, а на теле Янишевского ран от ножа не было.
Но вот что было любопытно: после убийства Крис заявил: «Я продам японский кинжал на интернет-аукционе». Точно так же с аукциона был продан по Интернету мобильный телефон Янишевского. А это уж никак нельзя считать простым совпадением.
Вроблевский дошел до того места в книге, где Крис признается также в убийстве мужчины. Очередная подружка скептически отозвалась о его бесконечных «мифокреациях», на что Крис ей сказал: «В чем именно ты сомневаешься? В том, что десять лет назад я прикончил мужика, который домогался меня?» По поводу этого убийства он добавляет: «Все принимают это за вымысел. Что ж, тем лучше. Возможно, так оно и есть. Черт побери, порой я уже сам себе перестаю верить».
В литературе постмодернизма и словесных выкрутасах Вроблевский ничего не смыслил. Он верил только неопровержимым доказательствам: либо ты убил человека, либо нет. Своей задачей он считал не болтовню, а собирание улик и на их основании раскрытие истины.
Но Вроблевский тем не менее считал, что для поимки и уличения преступника не помешает разобраться и в тех социально-психологических факторах, которые его сформировали. Если Бала убил Янишевского или был как-то замешан в этом преступлении — а теперь полицейский уже полагал его главным подозреваемым, — то Вроблевский считал необходимым на время самому как бы влезть в шкуру такого постмодерниста.
Сотрудники его следственного отдела были немало озадачены, когда Вроблевский сделал с романа копии и роздал каждому по главе с приказом искать малейшие намеки, любые зашифрованные совпадения с реальностью.
Поскольку Бала жил за границей, Вроблевский попросил коллег не предпринимать никаких шагов, которые могли бы насторожить автора книги: ведь если Бала сам не приедет в Польшу повидаться с родными, у польской полиции не будет шансов поймать его.
Поэтому было решено до поры до времени не допрашивать никого из близкого окружения Балы. Вместо этого Вроблевский и его товарищи рылись в общедоступных документах и беседовали с дальними знакомыми подозреваемого, подробно изучая его биографию и психологию. Все это они затем сопоставили с его персонажем — Крисом.
Вроблевский отмечал совпадения: Бала и его альтер эго с энтузиазмом изучали философию; обоих покинули жены; оба обанкротились, занявшись бизнесом. Наконец, оба много путешествовали, а пили еще больше. Вроблевский обнаружил, что Бала был однажды задержан полицией. Он поднял отчет о задержании, и ему показалось, будто он перечитывает страницы из «Амока». Приятель Балы Павел, задержанный вместе с ним, дал в суде такие показания:
— Кристиан зашел ко мне вечером, принес бутылку. Мы начали пить. Пили до рассвета. Когда выпивка закончилась, мы пошли в магазин за новой бутылкой. На обратном пути проходили мимо церкви, тут-то и родилась эта дурацкая идея.
— Какая идея? — спросил судья.
— Мы зачем-то зашли в церковь, увидели там статую святого Антония и прихватили ее с собой.
— Зачем?
— Нам хотелось заполучить третьего для компании. Потом Кристиан сказал, что мы, должно быть, были не в себе.
В романе, когда Криса и его приятеля арестовывают прямо под статуей святого Антония, Крис говорит: «Нам грозила тюрьма. Я не чувствовал себя преступником, но стал им. А мне случалось в жизни творить дела куда хуже и без каких бы то ни было последствий».
По мнению Вроблевского, «Амок» был как бы «дорожной картой» преступления, однако начальство пока не готово было с ним согласиться.