Диагноз смерти (сборник)

После них много чего осталось. По обоим берегам Индейского ручья, от каньона, в котором он берет начало и до того места, где впадает в реку Сан-Хуан Смит, тянулись ряды заброшенных лачуг. Казалось, они вот-вот падут друг другу в объятья и начнут горестно рыдать над своей участью. На откосах тоже хватало строений такого рода; похоже было, что они специально забрались туда, да еще и нагнулись, пытаясь разглядеть все подробности этой душераздирающей сцены. Большая часть этих обиталищ уже обратилась в скелеты, словно после изнурительного голодания; на этих остовах кое-где болтались мерзкие клочья, но то была не кожа, а брезент. Вся земля в окрестностях Индейского ручья была исковеркана лопатами и заступами, да и промывочные желоба на суковатых столбах ее отнюдь не украшали. Говоря коротко, весь поселок являл картину запустенья, довольно характерную для молодых стран, где такого рода пейзажи служат заменой древним руинам, величественным и живописным. Чудом уцелевшие кое-где островки нетронутой земли сплошь поросли сорняками и куманикой, и всякий, кому это интересно, мог обрести в этих гнилых зарослях немало раритетов недавних времен: овдовевший сапог, уже тронутый зеленой плесенью, бесформенную фетровую шляпу, фланелевые лоскутья, в которых еще можно было узнать рубаху, жестоко искалеченные банки из-под сардин и несметное число черных бутылок, в которых некогда плескался ром, – казалось, их разбросала по всему поселку десница щедрого сеятеля.

II

Но человека, приехавшего на развалины Харди-Гарди, тамошняя археология, похоже, нимало не трогала. Свидетельства разбитых надежд и тщетных трудов, чье убожество еще и подчеркивалось эфемерной позолотой солнечного света, не исторгли из его груди вздоха сожаления. Он снял с натруженной спины своего осла вьюк с инструментами, который размером едва не превосходил животное, достал топор и двинулся по сухому руслу Индейского ручья к невысокому песчаному холму.

Миновав поваленный полузабор-полуплетень, он выдрал из него доску, расщепил на пять колышков и заострил их. Затем он, то и дело нагибаясь к самой земле, предпринял довольно тщательные поиски невесть чего. Похоже, ему сопутствовал успех: он вдруг выпрямился, щелкнул пальцами и воскликнул: «Скарри!». Дальше он пошел, что называется, мерными шагами, вслух отсчитывая каждый. Потом остановился и вбил в землю один из кольев. Сделав это, он внимательно огляделся, отмерил еще несколько шагов – почва там, надо сказать, была на редкость неровная – и вбил второй кол. Под прямым углом к образовавшейся таким образом линии он отсчитал вдвое больше шагов и вбил третий, а там уж пришел черед четвертого и пятого. У последнего он расщепил верхушку и закрепил в щели старый конверт с какими-то карандашными каракулями. Короче говоря, он застолбил на холме участок и сделал на него заявку в полном соответствии с местным законом и обычаями старателей Харди-Гарди.

Тут надо сказать, что одним из «пригородов» Харди-Гарди было кладбище. Впрочем, довольно скоро предместье превзошло по населенности свою метрополию. В первые же дни существования лагеря гражданский комитет прозорливо решил, что без него никак не обойтись. Следующий день ознаменовался серьезной дискуссией между двумя членами означенного комитета: они разошлись во мнениях, где его ловчее расположить; так что уже назавтра кладбище приняло первых двух насельников. Поселок пустел – кладбище разрасталось. Оно превратилось в густонаселенный район Харди-Гарди куда раньше, чем последний старатель, счастливо избежавший как малярии, так и револьверной пули, повернул своего мула задом к Индейскому ручью. Но даже во времена старческого одряхления Харди-Гарди кладбище вполне справлялось со своим предназначением, хотя и терпело некоторый ущерб от времени и непогод, от опытов в области грамматики и орфографии и, конечно же, от койотов. Оно покрывало добрую пару акров земли, не годной ни на что другое; на нем возвышались два-три дерева, более похожие на скелеты, и среди них одно выделялось мощным суком, под которым с давних времен сохранилась веревка – она хоть и заметно истлела, но вид имела вполне веский. Еще там имелось с полсотни холмиков, десятка два надгробий, надписи на которых блистали уже упоминавшимися орфографическими находками, и семейство кактусов, выглядевших довольно агрессивно. Короче говоря, этот «приют Господень», как порой благочестиво называют такие вот места, мог дать поселку фору и по части запустения. И в самом, с позволения сказать, густонаселенном его месте мистер Джефферсон Доумен вбил свои столбы и оставил заявку. В ней, кстати, было оговорено, что если при производстве работ заявителю придется потревожить кого-то из усопших, он обязуется захоронить его вторично со всей полагающейся почтительностью.

III

Родом мистер Джефферсон Доумен был из Элизабеттауна, что в штате Нью-Джерси. Именно там он шесть лет назад оставил свое сердце Мэри Мэтьюз, скромной златовласой девушке, оставил как залог своего намерения вскоре вернуться и искать ее руки.