Ди-Джей

Загнанный в угол любовник не стал готовиться к тарану и прорыву, а, метнувшись к дальней от кровати створке, просто спрятался за тяжёлой шторой, непонятно для чего тут висевшей. В голове возник довольно простой, но вместе с тем многоходовый план поэтапного ретирования от облавы.

Троица влетела как пописанному. Левая створка несильно, но ощутимо ударила через плотную ткань спрятавшегося развратника. Дима успел поймать её за ажурную ручку и прикрылся створкой, как щитом.

Прозвучал вопль Ришелье, отыгрывающего роль Отелло. В это время рогоносец с парным сопровождением выстроились у балдахина Марии Медичи, каждый по-своему пожирающий офигевшую спросонок королеву. Естественно, и не думая осматриваться по сторонам.

Этим Дима и воспользовался. Он тихонечко выскользнул из-за двери, прошмыгнул в коридор и тут же вновь укрылся за портьерой, так же симметрично висевшей с обеих сторон от распахнутых створок. В спальне тем временем начался обыск, судя по топоту сапог, мечущихся из угла в угол.

Вот только продолжался обыск всего считанные секунды до того момента, как Её Величество соизволило, наконец, окончательно проснуться и прийти в себя от вакханалии, творившейся в её спальне.

— Пошли вон! — в ярости взревела королева-мать, вкладывая в свой праведный рёв такую ментальную мощь, что всю троицу, словно порывом ураганного ветра сдуло, выбросив незадачливых сыскарей обратно в коридор.

Ришелье громко и часто дышал, как разъярённый бычок на корриде, стоя сразу напротив захлопнувшейся перед его носом двери, что являлось явным участием в этом старой Сюзанны. Не королева же нагишом за ними дверь закрывала. Мушкетёры тупо топтались за спиной шефа, сделав озадаченные морды вместо обозлённых.

С минуту герцог сверлил глазами закрытые створки, а затем, видимо, что-то смекнув, махнул рукой и, зло скомандовав: «за мной», быстрым шагом двинулся по коридорам и сам уходя и уводя своих убийц-мордоворотов.

Дима тут же пришёл к однозначному выводу, что по закону подлости Ришелье сейчас кинется в его конуру, непременно посчитав именно его автором раскидистых рогов на своей герцогской голове. И поэтому, недолго думая, вновь осторожно проник в спальню.

Королева стояла у своей кровати в состоянии тревоги и уже не голая, а в ночной сорочке. Увидев молодого любовника невредимым, она откровенно расслабилась и улыбнулась, понимая, что удалось провести ревнивого и скорого на расправу Армана Жана.

Дима, наконец, облачился в свой облегчённый гардероб, приблизился к Её Величеству, учтиво поклонился, чмокнул протянутую руку и поспешил в потайной ход, уже на ходу уведомляя королеву о своих предчувствиях очередной опасности и необходимости срочно уснуть в своей законной конуре, чтобы не заподозрили чего.

Мария улыбнулась проныре и махнула рукой на прощание, как бы говоря: правильно всё делаешь, беги. Ну он и побежал.

Глава 24. Локация 4. Когда любовь зла — у неё все любовники козломонстры.

По поводу опасения, что Ришелье кинется искать именно его, Дима ошибся, явно переоценив себя в глазах епископа. Ревнивый официальный фаворит Марии Медичи, видимо, имел на примете более значимых персон, конкурирующих с ним за королевское тело, поэтому принялся шерстить кого-то другого. А к профессору ни этой ночью не заглянул, ни днём не наведался.

Прибежав в свой закуток, ученик Суккубы не стал ликовать и напиваться, отмечая победу, а во что бы то ни стало попытался уснуть, тем самым зафиксировав новую точку реинкарнации. Но после сверхтяжёлого квеста в режиме ошпаренной кошки с непременным убиванием, он даже не запомнил сколько десятков раз, это оказалось сделать достаточно проблематично. Мучился победитель изнуряюще долго, но к утру всё же уснул. Вот выспаться как следует не получилось. Пришёл новый день, а с ним новый цирк.

Впервые за всё время пребывания здесь, Сёма, объяснив это указанием свыше, завалил напарника работой. Правда, в этом имелся и положительный момент. Дима получил аванс в виде тридцати золотых ливров. Это изрядно подняло настроение и уровень самооценки. К тому же данный факт однозначно указывал, что рогоносец готов забодать кого угодно — только не его.

Первый труд для перевода оказался арабским трактатом по медицине абсолютно незнакомого автора, имя которого состояло аж из одиннадцати слов. Да и само содержание, мягко говоря, изначально повергло молодого человека с высшим образованием в информационный ступор. С таким откровенным бредом даже он, дитя всемирной паутины, ещё не сталкивался.

Дима по наивности полагал, что с его-то талантами и способностями, подаренными Суккубой, работа окажется проще некуда. Но ошибся. Сложность состояла не в самом переводе с арабского на французский, а в грёбаной средневековой терминологии. Мало того, что она буквально кишела донельзя специфичной по профессиональной составляющей, изобилуя непонятными никому терминами, в чём, пожалуй, и заключалась вся его учёность, так ещё дремучесть автора, не знающего ни анатомию, ни физиологию человека — просто бесила.