Ди-Джей

А обожравшимся он должен выглядеть оттого, что кормят хорошо да сытно. Такой добротный вид избыточного достатка в виде жировых отложений любая домохозяйка почтёт за комплимент. Знать, кормит справно. Знать, её стряпня впрок мужу идёт. Замер. Постоял, прислушиваясь к организму.

Дима: — Да. Это та ещё гимнастика. Йога отдыхает. Я так долго не продержусь.

И сдулся до естественного состояния, поняв, что визуально, при его сегодняшней комплекции, в придуманный идеал себя никак не запихать. Да и стоит ли прямо сейчас. В конце концов, будет к чему стремиться по жизни. Она ведь тоже ещё молодка, и не во всех достоинствах заплывшая достатком. Главное — внутренний стержень: сдерживать и корчить из себя порядочного, по её мнению, мужчину. На этом и порешил.

Тем не менее, в шатёр домохозяйки-мамочки он вошёл с туго натянутым позвоночником в струнку. Степенно снял тагельмуст, взяв его на предплечье левой руки как армейскую фуражку по уставу. Отвесил поклон на не гнувшейся спине и помпезно поздоровался:

— Здрава будь, жена моя, — и хозяйским взором, чинно осмотрел убранство шатра, останавливая взгляд на каждой безделушке, словно тут же навешивая ценник и пребывая в процессе инвентаризации, как бы между делом представился, чуть-чуть приврав в имени, данном ему жрецом, — я Тот-Кто-Зовётся-Великим-Ди, но тебе дозволяю звать меня просто: «муж мой».

И был день. Самый напряжённый и тяжёлый в его жизни. Никогда ещё в Диминой практике не было экзамена такой тягостной протяжённости без перерывов на «расслабиться» и перекуров на «отдышаться». Даже с мочевым пузырём Суккуба точно что-то сделала, дрянь, потому что за всё время, молодой человек ни одного позыва не испытал, а искусственно использовать этот предлог, не позволял образ.

Вначале скованность и непонимание того, как правильно себя вести, отчасти даже помогали с ролью. Но чем дольше это продолжалось, тем больше хотелось всё бросить к чёртовой матери и сдаться, в одно мгновение превратившись в разгильдяя по жизни, каким он, оказывается и был на фоне играемого им домовитого хозяйственника.

Послать эту добродушную застенчивость и навязчивую обходительность в виде размякшей не только снаружи, но и изнутри девицы с вполне симпатичным личиком, но с откровенно серым и убогим интеллектом куда подальше. Получить своё заслуженное наказание, да пропади оно всё пропадом, и начать локацию заново, но уже сознательно, никуда не спеша, растянув всю эту хрень с архетипами на год — другой.

Спина уже болела от постоянного напряжения. Дима отчётливо понимал, что если его сегодня Джей не убьёт, то он завтра и так не встанет, превратившись в безнадёжного инвалида I группы, притом по каменно-вековой социальной несправедливости, даже без признаков на заслуженную пенсию.

С шеей вообще творилось нечто странное. Она уже через час гордого пребывания не поворачивалась и не гнулась ни в одном из направлений степеней свободы. Притом, при попытке расслабить, эта часть туловища устроила откровенную забастовку, напрочь отказываясь отпустить зажатые позвонки и мышцы. Дима даже испытал приступ панической атаки. А что, если её замкнёт в таком ступоре навсегда.

Ноги от неудобной позы по-турецки, зачем он только в неё пристроился, онемели буквально через несколько минут скрюченности, и ему стоило большого труда понемногу, потихоньку поменять дебильный восточный присест на более кровопроводимый. За что получил незабываемые ощущения от миллиона иголок, впившихся в затёкшие конечности, пытку которыми он стойко перетерпел, лишний раз надолго закрыв рот для разговоров.

До самого обеда парочка вела нескончаемый светский диалог колхозного разлива. Со стороны могло сложиться впечатление, что молодожёны сбежали из анекдотов про заторможенных эстонцев. Каждый перед ответом подолгу раздумывал, а закончив скудную перепасовку фразами, замолкал в ничего неделании на несколько минут.

От завтрака до обеда Глава Рода, ведя странное и несуразное собеседование, только и вынес полезной информации, что зовут её Та-Что-Спокойная, и то, что она вроде как общая прачка на всё поселение. И всё. Остальное — ничего не значащие реплики о погоде, о природе, о цветочках и убранстве жилища, которому было посвящено девяносто процентов всего ими переговорённого.

Наконец, терпению молодого человека пришёл конец, и он принялся искать благопристойный предлог для того, чтобы сбежать. Хотя бы на время. А лучше до вечера. А ещё лучше — вообще насовсем.

Дима: — А чо, собственно, я дурку гоняю? Я же, считай, мэр целого поселения, а не отдельно взятого шатра. Хозяйство у меня большое, а за ним пригляд, да пригляд требуется.

— Ну ладно. Пойду я, — после очередного десятиминутного молчания и не смотрения друг на друга, наконец, произнёс зашедший якобы ненадолго в гости хозяин-муж, — Засиделся. Надобно бы хозяйство проверить. Указания дать, — уже встав и неспешно нахлобучив тюрбан, Дима приглушённо, даже несколько заговорщицки, с видом неприкрытой стыдливости, добавил, — вечерком зайду на чай.