Девы

Мариана подскочила: голос Фоски раздался прямо над ее ухом. Она торопливо захлопнула книгу и с вымученной улыбкой повернулась к профессору.

— Ничего. Просто смотрю.

Фоска протянул ей маленькую чашечку эспрессо.

— Вот, пожалуйста.

— Спасибо.

— Наверное, вы уже заметили, что Еврипид — мой любимый драматург. Порой даже кажется, что мы с ним — старые друзья.

— Неужели?

— Конечно. Еврипид — единственный автор трагедий, который писал правду.

— Правду? О чем?

— Да обо всем. О жизни. О смерти. О чудовищной человеческой жестокости. Он говорит все как есть.

Фоска отпил кофе. Их взгляды встретились, и в этот миг все сомнения развеялись. Отныне Мариана была совершенно уверена: она смотрит в глаза убийцы.

Часть IV

Приходится констатировать, что если некто обращается к взрослому человеку властным тоном и ведет себя так, словно он его отец, этот человек часто тут же забывает о своих гражданских правах, легко позволяет манипулировать собой, восторженно приветствует нового «отца», безгранично доверяет ему и, наконец, оказывается полностью в его власти, не замечая, что постепенно попадает в положение раба, так как к такому отношению к себе он привык с детства.

Алис Миллер, «В начале было воспитание»[7]

В дитяти зрится муж,
Как утром зрится, коим будет день.

Джон Мильтон, «Возвращенный рай»[8]

1

Смерть и то, что за ней следует, очень интересовали меня с детства.

Наверное, с тех пор, как погиб Рекс.

С Рексом связаны мои самые ранние воспоминания. Великолепный пес — красивая черно-белая овчарка. Он безропотно терпел, когда я тянул его за уши или пытался сесть на него верхом, переносил все игры, которые только может придумать трехлетка. И каждый раз встречал меня с радостью и любовью, виляя хвостом. Он снова и снова показывал мне, что значит прощение.

А еще он показал, что значит смерть.

К тому времени, когда мне вот-вот должно было исполниться двенадцать, Рекс одряхлел и больше не мог справляться с овцами. Мама предложила отправить его на заслуженный отдых, а вместо него взять другую, молодую собаку.

Я знал, что отец терпеть не может Рекса. Иногда мне казалось, что он ненавидит нашего пса. Или он ненавидел маму? Она любила Рекса даже сильнее, чем я, — за его беззаветную преданность и неспособность разговаривать. Он всюду сопровождал маму, во всем ей помогал. И, как однажды выкрикнул отец в пылу ссоры, мама заботилась о нем куда больше, чем о родном муже, и кормила пса гораздо лучше, чем собственного супруга.

Я хорошо помню тот день, когда она предложила завести еще одну собаку. Мы были на кухне. Я сидел на полу и гладил Рекса, мама возилась у плиты, а отец наливал себе очередную порцию виски.

— Я не готов тратиться на двух псин, — ответил он. — Сперва я пристрелю эту шавку.

До меня не сразу дошло значение его слов. Мама покачала головой.

— Нет, — твердо отчеканила она. В кои-то веки мама была непреклонна. — Если ты его хоть пальцем тронешь, я…

— Что? — переспросил отец. — Ты мне угрожаешь?

Я уже понимал, что сейчас начнется. Надо обладать недюжинной храбростью и мужеством, чтобы защищать от отца кого-то, принимая огонь на себя. Именно так мама и поступила, решившись отстоять Рекса.

Как всегда, отец пришел в бешенство. Предчувствуя недоброе, Рекс вырвался из моих рук и выскочил из кухни. Мне бы броситься за ним, но я замешкался, а потом было слишком поздно. Я оказался в ловушке.

Отец грохнул об пол стакан, отшвырнул стол, едва не попав им в меня, и двинулся к маме. Она в ответ кидала в него тарелками.

Отец, размахивая кулаками, прорвался к ней прямо по осколкам. Мама уперлась спиной в столешницу. Ей некуда было бежать. И вдруг…

Она схватила огромный нож, которым разделывала овец, и поднесла к груди отца, целясь в сердце.

— Я убью тебя, — прошипела она. — Я не шучу.

Все замерло в онемевшей тишине.

Я осознал, что мама и правда способна его зарезать. К моему разочарованию, она этого не сделала.

Не проронив ни слова, отец повернулся и вышел, хлопнув дверью.

Несколько мгновений мама не шевелилась, а потом из ее глаз хлынули слезы. Это ужасно: наблюдать, как мама плачет. Я чувствовал себя совершенно беспомощным и слабым.

— Я сам его убью ради тебя, — сказал я.

Мама зарыдала еще горше.

А потом… мы услышали выстрел. И за ним — второй.

Не знаю, как я выбежал из дома, как очутился на лужайке. Все, что я помню, — лишь окровавленный Рекс на траве и удаляющаяся фигура отца с ружьем.