Девы

Когда я возвращался к дому, отовсюду исходило зловоние смерти. В открытой части сарая были разложены разделанные тушки. В сточных канавах бурела кровь. Рядом, в кухне, мама и отец взвешивали и упаковывали мясо, распространявшее тошнотворный запах. По столу, к которому прилипали кусочки плоти, растекались багровые лужицы. Над ними вились толстые мухи.

Кишки и другую требуху, не годящуюся в пищу, отец выкидывал в выгребную яму на краю фермы.

К этой яме я старался не приближаться. Она вселяла в меня ужас. Отец грозился похоронить меня там живьем, если я не буду слушаться, хорошо себя вести и хранить его секреты.

«Никто никогда не узнает, — говорил он. — Никто тебя не найдет».

Мысленно я представлял, как лежу в яме, среди смердящих останков животных, в которых кишат черви, личинки и другие отвратительные насекомые-падальщики, и трясся от страха.

Я и сейчас содрогаюсь, когда думаю об этом.

17

Утром Мариана отправилась на встречу с профессором. Ровно в десять, с первым ударом часов на церкви, она приблизилась ко входу в преподавательский сад.

Фоска, в темно-сером вельветовом пиджаке, ее ждал. Верхние пуговицы белой рубашки были расстегнуты, а волосы свободно падали на плечи.

— Доброе утро, — поздоровался он. — Рад вас видеть. Я боялся, что вы не придете.

— Я пришла.

— Вы очень пунктуальны. Интересно, Мариана, что это о вас говорит?

Мариана не ответила на улыбку Фоски, желая внешне выглядеть сдержанной и хладнокровной.

Профессор распахнул перед ней деревянную калитку и сделал приглашающий жест рукой.

— Прошу!

Вслед за ним Мариана шагнула за ограду.

Сад был предназначен исключительно для преподавателей и их гостей. Студенты сюда не допускались. Мариана оказалась здесь впервые, и ее поразила умиротворенность и живописность этого места. Сад, выдержанный в тюдоровском стиле, располагался в низине. Его окружала старая кирпичная стена, которую постепенно разрушала прорастающая сквозь щели алая валериана. По всему периметру сада пестрели цветы: розовые, голубые и огненно-красные.

— Как тут хорошо! — восхитилась Мариана.

— Да, очень. — Фоска кивнул. — Я часто здесь гуляю.

Они неспешно побрели по дорожке. Фоска продолжал разглагольствовать о красоте Кембриджа в целом и сада в частности.

— Тут присутствует какое-то волшебство. Согласны? — Он взглянул на Мариану. — Уверен, вы это сразу ощутили, как и я. Легко могу представить вас юной студенткой. Мне знакомы эти чувства, когда приезжаешь в новую страну для новой жизни, простодушный и одинокий… Так?

— Вы сейчас обо мне или о себе?

— Пожалуй, об обоих, — улыбнулся Фоска. — Скорее всего, у нас были схожие переживания.

— Сомневаюсь.

Профессор покосился на нее, словно хотел что-то спросить, но потом передумал. Какое-то время они шли молча. Наконец Фоска снова подал голос:

— Вы очень неразговорчивы. Я-то ожидал совсем другого.

— Чего именно?

Профессор пожал плечами.

— Даже не знаю. Наверное, допроса с пристрастием.

— Допроса?

— Ну или просто множества вопросов. — Достав сигарету американской марки, с белым фильтром, он предложил ее Мариане.

Та покачала головой.

— Не курю.

— Теперь, кроме меня, никто не курит. Я пытался бросить — и не смог. Не хватило силы воли.

Он чиркнул спичкой и, затянувшись, выпустил длинную струйку дыма, растаявшую в воздухе.

— Я пригласил вас сюда, потому что, полагаю, нам нужно поговорить, — начал Фоска. — Я слышал, вы мной интересуетесь, расспрашиваете обо мне студентов… Кстати, я беседовал с деканом. Он уверяет, что не просил вас общаться со студентами ни о пережитом потрясении, ни вообще. Следовательно, Мариана, я хотел бы знать… какого черта вам от меня надо?

Мариана повернулась к нему. Фоска буравил ее глазами, вероятно, пытаясь прочитать по лицу мысли. Отведя взгляд, она пожала плечами.

— Да я так, из любопытства…

— Насчет меня?

— Нет, насчет Дев.

— Дев? — Профессор явно удивился. — Почему?

— Ведь это же странно, что вы выделяете кучку особенных, приближенных к вам учениц. Наверняка у других студентов это не вызывает ничего, кроме зависти и недовольства.

Улыбнувшись, Фоска снова затянулся.

— Вы занимаетесь групповой психотерапией, так? Значит, уж вам-то должно быть известно, что в малых группах лучшие умы прекрасно развиваются и процветают. Я просто создаю для них благоприятную обстановку, вот и всё.

— Этакий кокон для лучших умов?

— Хорошо сказано.

— При этом все лучшие умы исключительно женского пола?

Фоска уставился на Мариану.

— Да, среди наиболее одаренных людей больше всего женщин, — холодно ответил он. — Неужели с этим так сложно смириться? Я никому не делаю ничего плохого. Я вообще славный парень, разве что пью многовато. Если на наших уроках кого и обижают, так только меня.

— Обижают? Кто сказал, что кого-то обижают?

— Мариана, не увиливайте. Вы считаете меня злодеем, тираном, который третирует беззащитных студенток. Но вы ведь уже познакомились с этими юными леди и убедились, что они отнюдь не беззащитны. На наших встречах не происходит ничего предосудительного. Мы проводим семинары, обсуждаем поэзию, наслаждаемся вином и интеллектуальной беседой.