Девушки, которые никогда не спят

В их паре именно чувственная романтичная француженка отвечала за все несерьёзные, с точки зрения Гермионы, вещи. В отличие от Флёр, она долгое время считала, что не только непонятная любовь, но и дружба между людьми придуманы не для неё. Своё чувство к ней Гермиона вообще затруднялась описать. Определенно сложнее, чем просто привязанность, и значительно ближе, чем дружба. В какой-то степени благодарность за то, что не позволяла ей замкнуться в себе. А поначалу — просто неловкость от того, что её мысли заняты другим человеком.

Очень красивым человеком. Идеальных людей не существует, но, как и другие вейлы, Флёр была ближе всего к идеалу. Гермиона не раз ловила себя на мысли, что любуется ей, этим прекраснейшим человеком на свете. Особенно зная, что за маской высокомерной красавицы скрывается удивительно чувствительная натура. Разве другую заинтересовала бы помешанная на науке ведьма, которая окружающих по большей части просто терпела? Но всё же Флёр смогла найти к ней подход, пусть это и удалось ей далеко не сразу.

Для Гермионы оказалось потрясением узнать, что целоваться с другим человеком может быть не пустой тратой времени, а почему-то вполне приятным занятием. Ей нравилось вдыхать аромат духов Флёр — едва ощутимый и на вкус Гермионы слишком сладковатый, — но удивительно приятный. Ещё большим потрясением было узнать, что прикосновения другого человека могут быть не только непрошеным вторжением в её личное пространство и не раздражать, а казаться удивительно уместными. Флёр для неё выглядела пришельцем из другого мира, в котором то, что ты чувствуешь, почему-то важнее того, о чём ты думаешь.

С Флёр было уютно. Она была первым человеком, про которого Гермиона могла это сказать. При этом до сих пор оставалось загадкой, почему француженка проявила интерес именно к ней. В Хогвартсе наверняка нашлось бы немало весьма симпатичных парней, да и девчонок тоже. Свою внешность Гермиона считала довольно обычной, и к тому же ни с кем из её однокурсников и однокурсниц Флёр не пришлось бы так сложно, как с ней. Гермиона отдавала себе отчет, насколько непростым человеком она является. Первые же их беседы стали тому свидетельством — Гермиона просто не знала, о чём говорить с новой знакомой.

Если бы не та омела, они и не поцеловались бы никогда в жизни, и, скорее всего, не узнали бы друг друга. Это уже потом, много лет спустя, Флёр ей призналась, что всё подстроила. Тогда же Гермиона считала омелу просто неудачной случайностью, устаревшей традицией, каковых множество как у волшебников, так и у магглов. Поскольку для новой знакомой это было почему-то очень важно, она всё-таки решилась пойти на уступки и вообще пошла с ней на бал, а целоваться с ней оказалось неожиданно приятно.

На летние каникулы она получила приглашение во Францию. Гермиону манили не столько курорты, сколько парижская библиотека при министерстве магии, доступ к самым редким фолиантам в которой она получила благодаря связям месье Делакура. Некоторой проблемой было её тогда ещё слабое знание французского языка, но Флёр усиленно с ней занималась, а в особенно трудных местах помогала с переводом, и её помощь была неоценима. Гермиона не заметила, как из подчеркнуто вежливой, и не более того, её благодарность очаровательной француженке стала совершенно искренней, а позднее и вовсе переросла в симпатию.

С тех пор прошло уже почти семь лет, и различные взятые в разработку проекты, ещё до её успеха в борьбе со сном заинтересовавшие даже французское министерство магии, приносили Гермионе пусть пока и небольшой, но уже более-менее стабильный доход, позволявший даже немного баловать себя. Что особенно ценно, её статьи печатали в научных журналах и с её мнением считались. В подвале особняка Гермиона обустроила небольшую, но отлично оборудованную и защищённую лабораторию, работая в которой, она никому не мешала и никого не подвергала опасности, даже если её опыты оказывались неудачными.

Переезд во Францию оказался правильным решением во всех отношениях. Здесь не имело значения её маггловское происхождение, закрывавшее перед ней немало дверей на родине, и не от кого было скрываться, чтобы в свободные часы вдвоём предаваться греху гедонизма всеми способами, на которые у Флёр хватит фантазии. Поблизости не было никого, кто бы их за это осудил, особенно чопорных британских волшебников с сотнями устаревших правил, традиций и обычаев на все случаи жизни.

Раньше Гермиона брала с собой в бассейн быстропишущее перо и пергамент, на которые надиктовывала свои мысли, но давно заметила, что в жару ей думается хуже, и оставила эту привычку, коротая время за чтением местных научно-популярных журналов. Увы, авторы большинства статей в них мало отличались от британских коллег и могли произвести впечатление разве что на забывшего элементарную школьную программу обывателя, а у неё не вызывали ничего, кроме тоски. К сожалению, изменить это пока было не в её силах, и Гермиона ограничилась тем, что превратила очередной бесполезный журнал в изящный веер. Ни на что лучшее он всё равно не годился.