Девушка в башне

— До конца Масленицы, — сказал он. — Мы все будем смотреть.

Вася, злясь за Марью, сказала:

— Я вас не понимаю.

Но она говорила с пустым углом. Банник пропал.

Марья была потрясена.

— Он мне не нравится. Он говорил правду?

— Это пророчество, — медленно сказала Вася. — Оно может сбыться, но не так, как ты думаешь, — нижняя губа девочки дрожала, темные глаза были большими и растерянными, и Вася сказала. — Еще рано. Покатаемся?

Маша просияла.

— Да, — сразу сказала она. — О, да, прошу. Идем.

Легкомыслие дало понять, что Марье нельзя было кататься на коне по улицам. Вася подумала, не ошиблась ли. Но она помнила, как любила ребенком кататься с братом, подставляя лицо ветру.

— Идем со мной, — сказала Вася. — Будь рядом.

Они выбрались из купальни. Утро посветлело, и густые тени начали отступать.

Вася пыталась идти как смелый мальчик, хотя было сложно, Марья крепко сжимала ее руку. Марья была пылкой, но из дворца отца выходила только в церковь, окруженная женщинами матери. Даже идти по двору без окружения было бунтом.

Соловей стоял в загоне с горящими глазами, нюхал утро. Вася подумала на миг о длинноруком существе с жесткой бородой, что сидело и вычесывало гриву коня. Но колокола прозвонили утреню, Вася моргнула, и там никого не было.

— О, — Марья застыла. — Это твой конь? Большой.

— Да, — сказала Вася. — Соловей, это моя племянница. Она хочет на тебе покататься.

— Уже не очень, — Марья смотрела на коня с тревогой.

Соловей любил детей — или его поражали создания, что были намного меньше него. Он подошел к ограде, выдохнул теплом в ее лицо, опустил голову и поймал губами пальцы Марьи.

— О, — сказала Марья новым голосом. — О, он очень мягкий, — она погладила его нос.

Соловей радостно дернул ушами, и Вася улыбнулась.

«Только пусть не пинается, — сказал Соловей. Он тянул Марью за волосы, и она хихикала. — И не дергает гриву».

Вася передала его слова и подняла Марью на забор.

— Ему нужно седло, — сообщила нервно девочка, вцепившись в ограду. — Я видела, как катаются люди моего отца. У всех есть седла.

— Соловей их не любит, — возразила Вася. — Залезай. Я не дам тебе упасть. Или боишься?

Марья задрала нос. Неловко из — за юбок, она перекинула ногу и села, плюхнулась на спину коня.

— Нет, — сказала она. — Не боюсь.

Но она пискнула и сжала коня, когда он пошевелился, вздохнув. Вася улыбнулась, забралась на ограду и устроилась за племянницей.

— Как мы выберемся? — спросила деловито Марья. — Ты не открыла калитку, — она охнула.

Вася за ней смеялась.

— Держись за гриву, — сказала она. — Но постарайся не дергать.

Марья молчала, две ладошки крепко сжали гриву. Соловей побежал. Марья быстро дышала. Вася склонилась вперед.

Девочка запищала, когда конь сделал три прыжка, разбегаясь, и с сильным толчком перемахнул ограду, легкий, как листик.

Они приземлились, Марья смеялась.

— Еще! — завопила она. — Еще!

— Когда вернемся, — пообещала Вася. — Нужно посмотреть город.

Уходить было просто. Вася скрыла Марью плащом, держалась теней, и страж поспешил открыть врата. Их делом было выпускать людей.

За воротами пробуждался город. Звуки и запах выпечки терзали утреннюю тишину. Группа маленьких мальчиков играла на снежной горке на рассвете, пока старшие еще не прогнали их.

Марья посмотрела на них, когда они проезжали мимо.

— Глеб и Слава делали горку вчера, — сказала она. — Няня говорит, что я слишком взросла для салазок, но мама пока не решила, — ребенок звучал грустно. — Мы не можем там поиграть?

— Не думаю, что твоя мама одобрит, — с сожалением сказала Вася.

Над ними за стеной кремля виднелся кусочек солнца, медного кольца. Оно возвращало краски церквям, и серый свет убегал, мир сиял зеленым, алым и синим.

Сияло и лицо Марьи в свете солнца. Это было не волнение из — за пробежки по башне матери, а радость сильнее и тише. Солнце блестело в ее темных глазах, и она запоминала все, что видела.

Соловей шел, бежал и мчался по просыпающемуся городу. Они спускались мимо пекарен, таверн и саней. Они прошли уличную печь, женщина жарила блины. Вася слушалась голода, спустилась на землю. Соловей любил блины, так что с надеждой пошел за ней. Повариха, не отводя взгляда от огня, ткнула ложкой в нос коня. Соловей недовольно отпрянул, вспомнил, что сбросит маленького пассажира, если встанет на дыбы.

— Нет уж, — сказала женщина коню. Она погрозила ложкой. Он был выше нее. — Ты бы смог съесть горку, судя по твоему размеру.

Вася подавила улыбку и сказала:

— Простите его, ваши блины так вкусно пахнут, — и она купила большую стопку.

Повариха растрогалась и добавила несколько.

— Вам не мешало бы поправиться, юный господин. Но ребенку много не давайте, — и она со снисхождением даже накормила Соловья из своей руки.

Соловей не дулся, он нежно поймал губами ее руку, понюхал платок, и повариха рассмеялась и оттолкнула его.

Вася снова забралась, девочки ехали и ели, пачкаясь. Соловей с надеждой оглядывался, и Марья угощала его кусочками. Они двигались медленно, смотрели, как город пробуждается.

Когда стены кремля возникли перед ними, Марья склонилась, раскрыв рот, прижав руки в масле к шее Соловья.