Девушка с воздушными шарами

С трудом мне удалось разомкнуть глаза. Боль в каждой клеточке тела. Белые стены вокруг. Мама поднялась на шум из-за ее спины. Шепотом с кем-то переговорила, я уловила лишь обрывок.

- Она только вчера утром приходила в себя, врачи говорят, это хорошо, она могла и не очнуться, - тихий всхлип, - они делают, что могут, - слезы… в ее голосе слезы, - она обездвижена, не может говорить сама, но все прекрасно слышит и понимает… так говорят врачи.

- Все будет хорошо, Нина Васильевна, - успокаивает ровный девчачий голос.

Мужчина обхватил маму за плечи – кажется, это был отец. Я обессилено прикрыла глаза – никогда бы не подумала, что держать их открытыми окажется настолько тяжело. Однако я слышу, как ко мне подошел человек.

- Вот и я, - едко произнесла девушка, всего минуту назад успокаивающая мою маму – как кардинально изменились нотки, - знаешь, Бог всех наказывает, - она наклонилась ближе, мне в нос ударил аромат любимых духов Анри, - я надеюсь, ты чувствуешь боль в сто раз сильнее, чем я, - голос оборвался от избытка чувств, но, вздохнув, посетительница продолжила тираду, - я желаю тебе самой мучительной и медленной смерти… самой, - яростно прошипела она и, выпрямившись, развернулась к выходу.

С большим трудом мне удалось еще раз разомкнуть веки, чтобы посмотреть в спину настолько ненавидящего меня человека. Она прихрамывала, но гордо поднятая голова, уверенный голос не давали и повода подумать о ней как о калеке.

- Спасибо, что пришла, Маша, - искренне поблагодарила моя мама Машу Сухову.

Синий

- Ты всегда такой романтик? – спрашиваю я, не в силах сдержать счастливую улыбку.

Его зовут Петя, ему двадцать два, и летом он подрабатывает у своего отца – на подъемнике. И у него самые красивые карие глаза с длинными ресницами, которые я когда-либо видела в своей жизни.

- Только с тобой, - такие слова мечтает услышать любая девушка, и я их слышу.

Букет полевых цветов, полный термос сладкого кофе с молоком и запеченный омуль с овощами. Пикник на побережье. Сидим на двух валунах, сброшенных людьми давным-давно. Не представляю, что они могли делать с этими плитами – может, строили дома? Да нет, тут в основном все деревянное. С другой стороны, чуть поодаль, есть школа и тропинка вглубь с четырех или пятиэтажками. Романтический пикник… страшно романтический, что я никак не могу унять глупую счастливую лыбу. Но и лицо моего кавалера освящено радужной, теплой улыбкой, будто он прекрасно понимает весь букет охвативших меня эмоций.

День непривычно солнечный, ясный. Волны спокойно бьются о наши импровизированные сидения. Петя постоянно шутит или комментирует, но мы не говорим о себе, будто есть нечто такое в наших жизнях, что омрачит лучезарную действительность.

- А ты давно здесь живешь? – наконец, решаюсь я.

- Да нет, - неопределенно пожимая плечами, отвечает Питер.

- А хотел бы жить всегда? – не унимаюсь я.

- Честно? Не знаю, - поразмыслив, произносит молодой человек, - я бы хотел сперва увидеть весь мир, а уж потом… - поведя плечом, не стал заканчивать предложение.

- Купи глобус, - советую я с лукавой улыбкой.

Под шортами и футболкой у меня закрытый купальник – все же вода слишком прохладная для бикини. Я мигом сбрасываю с себя ненужную одежду и с разбегу ныряю в воду. Первые секунды парень в замешательстве, но, быстро придя в себя, ныряет следом. Байкал на удивление тепл к нам. Этот день у нас посвящен самим себе.

В шесть пятьдесят семь следующего утра мы уже находимся на вокзале Иркутска, в ожидании сидим в туристическом вагоне за столиком для четверых. Напротив шумная компания – армянские мама, папа, дочь, американский дядя с русской женой и американоговорящей четырехлетней дочерью, позади них две их русские бабушки. Надо же, насколько все-таки разителен менталитет народов - просто потрясает джентльменское поведение папы-американца и полное хамство другого папаши. От созерцания противоположного столика меня с легкостью отрывают подруги.

- Жуть, одиннадцать часов тупо трястись в вагоне, я так не могу, - ужасается деятельная Макс.

- Ничего, потерпишь, - свысока отвечает ей Дик.

- К тому же, у нас будут остановки, - подхватывает миролюбивая Анри, - так что спи спокойно, Макс.

Последнее прямо в яблочко! Спать пришлось два часа, затем первая остановка. Слюдянка. Беломраморный вокзал.

- Хм, - хмурится Макс, - может, и мраморный, но не белый, - дает приговор и уходит обратно в вагон с видом обманутых ожиданий.

Еще через два часа поезд делает небольшую остановку у Итальянского моста, спроектированного и построенного несчастными итальянцами. На Кругобайкальской железной дороге очень много тоннелей – то ли около ста, то ли около двухсот – все они разной протяженности, а самый длинный – семьдесят восемь метров, если Анри правильно расслышала гида. Сначала мы бродим вдоль самой длинной каменной галереи на всем пути. Садимся в поезд, проезжаем пятнадцать метров и выходим на станции Половинный. Стоянка два часа.

- Ну и шуточки! – недовольно ворчит Макс.

- Прекрати нервничать, - рявкает на нее обычно спокойная Анри.

Мы удивленно переглядываемся.