— Ты согласился на заварских идти?
— Нет. И сразу же прилетело. Засаду Старшина устроил, Клест и Баратай всё, на пустыре лежат, ласты сушат. Пацанов по больницам развозят, я вот сюда, а ты здесь…
— Ну Старшина и гнида!
— Шлангом прикинулся. Я не я, корова не моя!.. Сам автоматчиков поставил, сам стрелять по ним стал, типа, всех отогнал. А потом уехал… Их бы перебить, да не с кем. Почти все с дырками.
Оксана поставила на столик банку с медицинским спиртом, Бобок открыл шкаф, достал две мензурки, налил.
— А Клест, говоришь, все? И Баратай нормальным пацаном был… Давай за помин души!
Сафрон не отказался. За горечью поражения он не почувствовал крепости спирта, а он был чистым, все девяносто шесть градусов.
— Жаль, меня там не было, — выдохнув, сказал Бобок.
— А то бы что?
— Да ничего…
— Всех бы положил? — скривился Сафрон.
— Да нет, просто неудобняк, пацаны там кровь проливали, а я тут…
— А ты здесь отсвечиваешь. Сейчас менты на пустырь понаедут, Круча будет, — в раздумье проговорил Сафрон. — Меня искать начнут. Да и тебя.
— У меня все чисто, брат. Даже не сомневайся!
— Уверен?
— Абсолютно!.. Штамп в паспорт поставишь?
— Какой еще штамп?
— На Оксанке жениться буду!
— Штамп?… Ты, походу, и сам неплохо справляешься, — глянув на девушку, улыбнулся Сафрон.
И Оксана загадочно улыбнулась, опустив голову. При этом она продолжала обрабатывать рану.
— Да и нет у меня никакого штампа.
— Да штамп-то мы в загсе поставим. Нам твое добро нужно. И путевка куда-нибудь на юг, месяца на два. Сейчас самое время.
— Путевка?
— Ну, в смысле бабла, штук пять.
— За Таракана?
— Не только.
— А за что еще?
— А я тебе расскажу!.. Но не сейчас! — выразительно глянув на Оксану, с загадочным видом сказал Бобок.
Сафрон подозрительно глянул на него. Он не особо скрывал, что убил Таракана, во всяком случае, не боялся говорить о нем в присутствии Оксаны. О чем же он не хотел говорить при ней даже намеками. Что же такое он сотворил?
Березы, осины, кусты боярышника, жимолости, снежноягодника, заросли густые, плотные, одним словом, идеальное место для засады.
— Отсюда стреляли! — сказал патрульный офицер, показывая место с притоптанной под кустами травой.
Ветви кустарника местами сломаны, где рукой-ногой, где срезаны пулей. На березе Степан заметил маленькую дырочку, лист боярышника прострелен точно посередине. В траве валялись автоматные гильзы, он поднял одну, осмотрел. Всего три цифры на донце, «тройка» и «восемьдесят пять». Это значило, что патроны выпущены Ульяновским заводом в восемьдесят пятом году. Гильзы от патронов с этого завода он обнаружил вчера на даче.
— Неужели снова Кляча? — обращаясь к Федоту, спросил он.
— Тогда это какая-то очень быстрая Кляча! — усмехнулся тот. — Одно копыто здесь, другое копыто там.
— Калибр пять сорок пять, — сказал Степан.
— Зачем Кляче сафроновских мочить?
— Вопрос, что сафроновские на этом пустыре делали?
— Да стрелка у них была.
— С кем?
— С таманскими или с заварскими… Хотя с заварскими вряд ли…
— Скорее, с таманскими… К Сафрону надо ехать.
К месту происшествия торопливо подходил Кулик, Степан сам направился к нему.
— Саня, что там у тебя интересного? — спросил Комов.
— Из больницы звонили, раненых привезли, с пулевыми. Все местные.
— Разберемся, — кивнул Степан. — Начиная с Сафрона…
— Может, с морга начнем? — усмехнулся Комов.
— Вряд ли. Это дерьмо не тонет.
Сначала Степан отправился в ночной клуб, там Сафрона не нашел. Не обнаружили его и в баре «Солянка», но и с пустыми руками оттуда не ушли. С бандитским авторитетом Степан столкнулся на выходе из бара, Сафрон входил туда в сопровождении своего «быка». Левая рука перевязана, взята в бандаж. Сафрон смотрел на Степана с кислым, страдальческим выражением лица.
— Леша, ты не меня ищешь?
— В своем баре?
— Твой бар — кормушка в общей хате. Сам знаешь, я тебе не враг, поэтому можешь выбирать, где кайфовать, в Бутырке, в Матросской Тишине. Могу в Серпы устроить по блату.
— Круча, я тебя ненавижу! У человека рука ранена, а он изгаляется!
— Где тебя так?
— Там, где меня уже никак.
— Тебя нет, а трупы остались. И кровь там твоя… Ничего, если мы тебя к трупам привяжем?
— Круча, мне бы присесть, а ты из меня жилы тянешь.
Степан посторонился, Сафрон прошел в бар, опустился в кресло за столик, устало выдохнул, закрыл глаза и вытянул ноги.
— Давай ты сначала мне все расскажешь, а потом уже умрешь.
— Долго ждать придется, когда умру. Лет сто!
— Давай рассказывай, неисправимый ты наш оптимист! — Степан специально положил руку на больное плечо Сафрона.
Тот скривился, зыркнул на него, но промолчал.
— В исправительных колониях новая услуга в моду входит, — сказал Комов. — Неисправимый оптимизм исправлять.
— С анестезией? — участливо спросил Степан.
— С вазелином!
— Еще в могиле исправляют! — скривился Сафрон. — Горбатых ментов.
— Это ты что сейчас такое сказал? — навис над ним Степан.
«Бык» дернулся, но Кулик с силой схватил его за руку.
— Это к слову, — хмыкнул Сафрон.
— Ну, если к слову… А то вчера нас уже пытались… исправить.
— Пристрелить бы их. За то, что не смогли…