Девушка пела в церковном хоре

Но вот и лекарство от ужаса, в одном из паршивых листков – «Вниманию дам: корсеты гигиенические, бюстгальтеры, набрюшники, менструальные повязки, спинодержатели, эластичные чулки… Магазин Маркуса Закса, Литейный 45, телефон 288–40». Нет, это еще та же страна. И как же они ходят по ее дорогам и тротуарам, если на них кровавые лужи?

Боже мой, ведь я сейчас мог бы сидеть в своей квартире, подумал я, и издавать вот такой листок – если сегодня все приличные люди этим заняты.

Мог бы давать объявления о литературных вечерах – тут какие-то новые имена, стал моден некто А. И. Куприн, судя по карикатуре, человек неумеренно толстый. А дальше опять они печатают этого неутомимого Чуковского, еще романцеро Леонидова и стихи непонятного псевдонимного автора про какого-то эс-дека:

Ранним утром встает социал-демократ,
Часть «великой российской единой»,
Буржуазную плоть в пролетарский халат
Облекает с суровою миной…

Они думают, что это смешно? Кончается эта сцена тем, что Маркс, к которому обращена утренняя молитва героя, огрызается:

Молвил Маркс: отойди от меня, сатана,
И прочти третий том «Капитала».

Боже ты мой, они все время шутят, и как глупо и истерично шутят, и все на ту же тему. Вот уже знакомый мне с весны «Пулемет Шебуева» и его веселье: что делать с арестованным динамитом? Мне передавали, что граф Витте как финансист думает провести внешний заем под залежи динамита, открытые им. Говорят, что Коковцев ездил в Париж с образцами динамитной руды в кармане…

Динамит и взмах стальной руки – это все еще смешно? Кровь и баррикады – тоже?

А дальше идут «изобретения Шебуева». Дословно: признавая всю основательность жалобы политических преступников насчет того, что «в России даже повесить как следует не умеют», была измыслена «десятичная виселица», за сутки отрабатывающая от 300 до тысячи трупов. Еще наш пулеметчик придумал автоматический разоружитель – сильнейший магнит, в форме дверного портала, притягивает все металлическое.

Швыряю клоуна Шебуева в сторону и в следующем листке вижу вдохновенную пародию, озаглавленную «Из Апухтина»:

Ночи безумные, ночи бессонные,
Обыски странные, рожи ехидные,
Ящики вскрытые, письма прочтенные,
Русского жителя доля завидная.

Пусть даже власти рукой предержащею
Мне обещали свободу случайную,
Все же смущаюсь душою дрожащею,
Все ожидаю ревизию тайную.

Опять псевдоним, некто Барон Ondit.

Во второй раз я перечитывал всю эту кучу пачкающейся бумаги по-другому. Что со страной, я уже понимал. Я пытался понять другое – что происходит с теми людьми, которых раньше считал единомышленниками, своими, лучшими из лучших. И понял, что они хорохорятся и ерепенятся без меры, они захлебываются восторгом. Они восторгаются собственной смелостью – вот хотя бы, что тут у нас за издание – называется «Фонарь», и публикует оно анекдотец про самих себя:

«Подходят к газетчику на Невском и спрашивают: “Фонарь” есть?” – “Вот он! Давно вас дожидается!” – ответил газетчик, указывая на фонарный столб».

И тот же «Фонарь», рисунок: «Ну, тащися, сивка, прочь неудержимо! Увози остатки старого режима!» Но по рисунку-то очень понятно, что остатки режима для сивки неподъемны.

И еще, оттуда же: на обложечной карикатуре полуодетая девица (изображающая свободу) на римской колеснице, пожилые мундирные персонажи суют ей палки в колеса. Подпись:

«Вперед, вперед! – кричит свобода. –
Туда, где право, честь и труд!» –
Но тормоза чиновного народа
Вперед ей мчаться не дают.

Вот вам и ответ на вопрос – что, собственно, происходит в России. Ответ примитивный, но, наверное, точный.

Что за «Фонарь» такой – а это, видите ли, еженедельник, редактор А. В. Заикин, издательница Л. А. Заикина, Дегтярный пер, 22, кв. 43. Паровая Скоропечатня Г. Н. Пожарова. Ну, этих хоть двое, а не один…

Что там писал надменный Станислав про ядовитого и плодовитого гаденыша под псевдонимом Саша Черный? А Черный-то, переместившийся в журнальчик-раскладушку «Маски», ощущает то же, что вижу и я, из своего далека, вижу – просто листая эту печатную истерию. Вот что он говорит:

Дух свободы… К перестройке
Вся страна стремится,
Полицейский в грязной Мойке
Хочет утопиться.

Не топись, охранный воин, –
Воля улыбнется!
Полицейский! Будь покоен –
Старый гнет вернется.