Девушка моего друга

На подготовку нам давали два дня. И мы готовили все добросовестно, до последней мелочи, чтобы в ночь нас ничто не задерживало. Мы даже трубу попросили сварить заранее, чтобы не было сварки под землей.

В пятницу, к двенадцати ночи, выспавшиеся, бодрые, мы уже были на месте, разобрали свои скарпели — короткие ломики с лопатками на конце, надели удобные шахтерские шлемы с фонарями и ждали последнего троллейбуса.

Приехал управляющий трестом, грузный, мрачный, в кожаном пальто. В свете прожекторов его гладко выбритое лицо казалось до синевы бледным, и я почему-то вспомнил, что у него уже был инфаркт и что врачи вообще запретили ему работать на стройке. Обо всем этом немало говорили у нас в те осенние месяцы, когда он лежал в больнице и его замещал главный инженер.

Все думали, что управляющий на работу не вернется.

Но он вернулся и уже по-страшному ругал тех, кто, боясь за его сердце, скрывал от него какие-то неприятности.

— Мое сердце любую правду вынесет, — как-то сказал он на совещании при Китове. — Оно только лжи не выносит.

Но от него все равно многое скрывали. Видно, такова уж планида тех, кто перенес инфаркт и остался на прежней работе.

Управляющий подошел к нам, поздоровался, угостил «Казбеком».

— Сам теперь не курю, — сказал он. — А без папирос в кармане не могу.

Мы закурили. Он стоял рядом, барабанил пальцами по коробке.

— Может, людей подкинуть, Евгений Иванович? — спросил он Китова. — Все-таки пять часов мало…

— Хватит, Сергей Ефимыч! — отозвался Китов.

— А то смотри, — сказал управляющий. — Тут недалеко бригада Ачина в ночь работает. Снимем, пришлем — хоть всю…

— Обойдемся. — Китов улыбнулся. — Спасибо, Сергей Ефимыч… У нас все рассчитано.

Последний троллейбус прошел без пяти час, и Зотов тут же поднялся с трубы, вышел вперед и воткнул свой скарпель в земляную стенку под асфальтом. И мы ждали, пока он отработает свои десять минут, потому что тоннель должен был быть очень узкий, и второй человек, даже сейчас, в самом начале, только мешался бы.

А потом, когда тоннель пойдет, ему и вообще невозможно будет встать рядом, второму-то человеку.

Вначале мы работали скарпелями по десяти минут — до тех пор, пока тоннель не ушел вглубь на два метра.

А потом мы менялись через пять минут.

Каждый шел на переднее место, как в атаку. И отдавал короткому ломику все свои силы. Потому что это самое трудное дело — долбить землю ломиком. Откидывать ее легче. Откидывая ее лопатами из тоннеля, мы отдыхали. И пока мы перекидывались лопатками земли и устанавливали крепления, передний выкладывался на полную катушку.

С другой стороны улицы было то же самое. Такие же прожекторы на фонарных столбах и такой же порядок.

Вторая половина бригады шла навстречу нам.

Мы должны были встретиться под землей. И для этого передний должен был ровно держать линию.

Иначе можно уйти в сторону. И тогда уже за ночь не успеешь. А задержать утром троллейбусы — это хуже нет. Такого в нашей бригаде еще не бывало. Людей мы не подводим.

Я был свеженьким, как огурчик, в начале этой ночи. Я даже не колол, дома дров в эти дни: берег силы. Поэтому мне легко было работать. И я очень удивился, когда заметил, что Ленька Степанов работает как-то не так. Не то чтобы лениво — он никогда не был сачком. А очень уж устало. Как бы через силу. А ведь Ленька — здоровый парень. Дай бог каждому! И когда на переднем месте он выдыхался на третьей минуте и еле совал своим ломиком в землю — это было необычайно.

Совершенно необычайно!

— Ты что, болен? — спросил я его, когда он пробирался к выходу.

— Нет, — ответил он. — Просто устал.

Когда он пошел на переднее место в следующий раз, он работал минуты две. Не больше. А потом вдруг глухо вскрикнул и упал. И луч его фонаря уперся в верхний свод тоннеля.

Я был к Леньке ближе всех. И поэтому я схватил его под мышки и поволок к выходу. Выйти пришлось всем, кто работал сзади, потому что тоннель был узкий. Я тащил Леньку, не понимая, что с ним произошло, и не успев спросить его об этом. Впрочем, разбираться можно было потом. Вначале надо было вытащить.

Зотов подхватил его под ноги, как только я дотащил его до края тоннеля. Но Ленька сейчас же вскрикнул:

— Нога! Отпустите ногу!

И Зотов невольно отпустил обе, потому что не знал, о какой ноге говорит Ленька.

Мы прислонили Леньку к груде креплений, и он негромко сказал:

— Правую задел, черт возьми!

Дядя Петя нагнулся и закатал штанину. Она была в крови. И по волосатой Ленькиной ноге текла кровь.

— Я за водой! — сказал я и выбежал на площадь.

Но где взять воду — я не знал. Театр закрыт. Ночь. Почтамт возле театра — тоже закрыт. И уж, разумеется, никто не впустит меня ночью за водой в универмаг.

Идиотское положение. Мы пробиваем тоннель для водопровода, а банку воды взять негде.

Оставался жилой дом. Будить людей среди ночи не хотелось, но что делать? Я кинулся в ближайший подъезд, позвонил в квартиру.

Ждать пришлось долго. Наконец мужской голос спросил из-за двери:

— Кто там?

— Вынесите банку воды, — попросил я. — Мы здесь рядом работаем. У нас несчастье.

— Расскажите это своей бабушке.