Ему приходилось излишне много оправдываться. Но он чувствовал в вопросах обвинение и хотел дать объяснения, хотя это и могло спровоцировать других репортеров начать копаться в том же материале. На остальные вопросы он отвечал: «Без комментариев», – правда, эта реплика тоже не казалась ему идеальной. Но плюсом этих слов, по крайней мере, являлось то, что они звучали прямо и четко. Затем Микаэль выключил мобильный телефон, снова облачился в старую шубу отца и отправился в город, по направлению к Гётгатан.
Бурная деятельность в редакции напомнила ему о прежних днях. Повсюду, буквально в каждом углу, сидели коллеги и сосредоточенно работали. Эрика наверняка произнесла кое-какие подстрекательские речи, и все явно прониклись важностью момента. Дело было не только в том, что до дэдлайна оставалось десять дней. Над ними витала угроза со стороны Левина и «Сернер», и вся компания, казалось, настроилась на борьбу. Тем не менее при виде его все, естественно, встрепенулись и захотели услышать о Бальдере, о ночных событиях и о его реакции на выпады норвежцев. Однако Микаэль не намеревался отставать от остальных.
– Потом, попозже, – отговорился он и подошел к Зандеру.
Андрею было двадцать шесть лет, и он являлся самым молодым членом коллектива. Он проходил в журнале практику и осел у них, иногда, как сейчас, замещая постоянного сотрудника, иногда работая внештатно. Микаэля мучило то, что они не могут взять его на постоянную должность, особенно после того, как взяли Эмиля Грандена и Софи Мелкер. На самом деле он предпочел бы видеть в штате Андрея. Но тот пока не считался именем и, возможно, по-прежнему писал недостаточно хорошо.
К тому же он был замечательным командным игроком, что было хорошо для журнала, но не всегда хорошо для него самого – в такой меркантильной отрасли. Парню явно недоставало тщеславия, хотя у него имелись для этого все основания. Он выглядел, как молодой Антонио Бандерас, и схватывал все быстрее большинства. Ему хотелось просто участвовать и создавать хорошую журналистику, а еще он любил «Миллениум», и Микаэль внезапно ощутил, что любит тех, кто любит «Миллениум». В один прекрасный день он сделает для Зандера что-нибудь потрясающее.
– Привет, Андрей, – поздоровался он. – Как дела?
– Ничего. Вкалываю.
– Другого я и не ожидал. Что тебе удалось раздобыть?
– Довольно многое. Все лежит у тебя на столе, и еще я написал резюме. Но можно дать тебе совет?
– Хороший совет – это как раз то, что мне надо.
– Тогда беги прямиком на Цинкенсвэг и пообщайся с Фарах Шариф.
– С кем?
– С одним очень красивым профессором компьютерных наук, которая там живет и взяла на сегодня выходной.
– Ты хочешь сказать, что в данный момент мне больше всего требуется очаровательная и умная женщина?
– Не совсем. Но профессор Шариф только что звонила, поскольку поняла, что Франс Бальдер хотел тебе что-то рассказать. Она думает, что знает, о чем могла идти речь, и очень хочет с тобой поговорить. Возможно, чтобы просто выполнить его собственную волю. Мне это кажется идеальным стартом.
– Ты собрал о ней сведения?
– Естественно, и, конечно, мы не можем исключить того, что у нее имеется собственный интерес. Но она хорошо знала Бальдера. Они вместе учились и написали в соавторстве несколько научных статей. Имеется также пара-тройка снимков, где они вместе в разных компаниях. Ее имя очень весомо в своей сфере.
– Ладно, я пошел. Ты сообщишь ей, что я уже иду?
– Хорошо, – сказал Андрей и дал Микаэлю точный адрес.
Получилось точно как накануне. Микаэль покинул редакцию, едва успев туда прийти; по пути к Хурнсгатан он на ходу читал собранный материал. Раза два или три Блумквист натыкался на людей, но был настолько сконцентрирован, что толком не извинился, и поэтому его самого удивило, что он не пошел прямо к Фарах Шариф, а задержался в кафе-баре «Мельквист» и стоя выпил два двойных эспрессо. Не только чтобы выгнать из тела усталость. Он думал, что кофеиновый шок поможет от головной боли. Правда, потом засомневался в правильности такого лекарства. Выходя из кафе, Микаэль чувствовал себя хуже, чем когда вошел, – и не из-за эспрессо. Всему виной были дебилы, которые прочли о ночной драме и выкрикивали разные идиотские реплики. Говорят, молодежь больше всего мечтает об известности. Ему бы следовало объяснить им, что стремиться к ней не стоит. Ты просто звереешь от нее, особенно если не выспался и повидал такое, что человеку вообще лучше не видеть.
Блумквист продолжил путь по Хурнсгатан, мимо «Макдоналдса» и продовольственного магазина, перешел наискосок Рингвэген, бросив взгляд направо, и замер так, будто увидел нечто важное. Что же здесь могло быть важного? Ничего! Просто безнадежно аварийный перекресток с большим количеством выхлопных газов. Но потом он понял.
Светофор! Именно этот светофор нарисовал с математической точностью Франс Бальдер, и Микаэль во второй раз удивился сюжету. Даже в качестве пешеходного перехода это место ничего особенного собой не представляло – разметка затертая и непритязательная. С другой стороны, может, в этом и заключался смысл…