Девушка из кошмаров

Томас кивает, соглашаясь. Расстегиваю рюкзак и вынимаю нож, не извлекая из ножен. Затем кладу его на стол перед собой. Риика дергает головой, и я убираю ножны. Пламя свечей бежит по клинку. Взгляд ее скользит следом, и реакция у нее странная – уголок морщинистого рта подергивается словно от отвращения. Наконец она отводит взгляд и сплевывает на пол.

– Что ты знаешь о нем? – спрашивает она.

– Я знаю, что до меня он принадлежал моему отцу. Я знаю, что он посылает привидения, которые убивают, на другую сторону, где они не могут причинить вред живым.

Риика вскидывает бровь на Томаса. Мол, «зацени чувака», только в старушечьей версии.

– Это и хорошо и плохо. И верно и неверно, – трясет она головой. – Этот атам не рассуждает таким образом. – Она вздыхает. – Мне известно не много. И я расскажу тебе. По-твоему, этот атам создает дверь между этим миром и следующим. – Она поднимает руку, затем другую. – Этот атам и есть дверь. Она была открыта давным-давно и с тех пор качается на петлях – туда-сюда, туда-сюда. – Риикина ладонь качается вправо-влево. – Но она никогда не закрывается.

– Погодите минутку, – говорю. – Это не так. Призраки не могут пройти по ножу обратно. – Смотрю на Томаса. – Он не так работает. – Беру атам со стола и убираю обратно в рюкзак.

Риика подается вперед и хлопает меня по плечу.

– Откуда ты знаешь, как он работает? – спрашивает она. – Но да. Он работает не так.

Начинаю понимать, что имел в виду Томас насчет того, что его тетушка «не вся здесь».

– Нужна сильная воля, – продолжает она, – и глубокая связь. Ты сказал, Анну отослал прочь не этот нож. Но ей надо знать его, чувствовать его, чтобы найти тебя.

– Она была ранена, – возбужденно вмешивается Томас. – После гадального заклятья Уилл взял нож и пырнул ее, но она не умерла. То есть не перешла, не суть.

Взгляд Риики снова прикован к моему рюкзаку:

– Она связана с ним. Для нее он как бакен, как маяк. Не знаю, почему другие не могут на него ориентироваться. Загадок всегда много, даже для меня.

В том, как она смотрит на нож, есть нечто странное. Взгляд ее пристален, но рассеян. И до сих пор я не замечал у нее желтого оттенка радужки.

– Но, тетя Риика, даже если ты права, как Касу с ней поговорить? Как ему выяснить, чего она хочет?

Улыбка у нее теплая и широкая. Почти веселая.

– Вам надо сделать так, чтобы музыка звучала яснее, – говорит она. – Вам надо говорить на языке ее проклятья. Так же, как мы, финны, всегда разговаривали с мертвыми. С помощью лапландского бубна. Твой дедушка знает, где такой найти.

– Вы можете помочь нам в этом? – спрашиваю я. – Сдается мне, для этого нам понадобится финская колдунья.

– Томаса тут более чем достаточно, – отвечает она, но вид у моего друга не слишком уверенный.

– Я никогда им не пользовался, – говорит он. – Я даже не знаю, с чего начать. Лучше будет, если это сделаешь ты. Пожалуйста, а?

Риика качает головой, и сожаление затуманивает ее черты. Кажется, она больше не в силах смотреть ему в глаза, дыхание ее становится тяжелее, более напряженным. Похоже, нам лучше уйти. Расспросы изрядно утомили ее. И действительно, она дала нам ответы и подсказала, с чего начать. Отодвигаюсь от стола, ловлю проходящий по комнате сквозняк – и вдруг осознаю, как холодно щекам и пальцам.

Томас не унимается, негромко перечисляя причины, почему ритуал лучше проводить не ему – и как он не узнает лапландский бубен, даже если его ткнуть в него носом, и что в итоге он скорее вызовет дух Элвиса. Но Риика продолжает качать головой.

Становится холоднее. Или, может, уже было холодно, когда мы вошли. Наверняка у нее центральное отопление не очень – в таком-то старом доме. Или она просто прикручивает его ради экономии.

Наконец до меня доносится ее вздох. В нем нет раздражения, только печаль. И решимость.

– Ступай и принеси мой бубен, – шепчет она. – Он у меня в спальне. Висит на северной стене. – Она кивает в сторону короткого коридора.

Вижу краешек вроде бы ванной. Спальня, должно быть, дальше. Что-то здесь не так. И это имеет отношение к тому, как она смотрела на атам.

– Спасибо, тетя Риика. – Томас расплывается в улыбке и встает из-за стола, чтобы сходить за бубном. При виде муки на ее лице я внезапно понимаю, в чем дело.

– Томас, не ходи, – говорю я и отталкиваюсь от стола.

Но опаздываю. Когда я захожу в спальню, он уже стоит там, застыв на полпути к северной стене. Бубен висит ровно там, где сказала тетя Риика, – овальная штуковина в фут шириной и вдвое длиннее, туго натянутая звериная шкура. Сама Риика неподвижно сидит лицом к нему в своем деревянном кресле-качалке. Кожа у нее серая и жесткая, глаза провалились, зубы уже обнажились. Она мертва не меньше года.