Девушка из кошмаров

Внутри домика пахнет смесью благовоний и старости. И интерьер не обновлялся, по-моему, с семидесятых. Насколько хватает глаз тянется бурый потертый палас, на нем громоздится мебель: кресло-качалка и длинная кушетка, и то и другое обито зеленым велюром. Стеклянная «летучая мышь» свисает над желтым пластиковым столом в обеденной зоне. Риика подводит нас к столу и знаком велит садиться. Сам стол завален полусгоревшими свечами и палочками благовоний. Мы садимся, а она наносит на руки какой-то лосьон и резкими движениями втирает его.

– Как твой дедушка? – улыбается она Томасу, поставив локти на стол и подперев щеку кулаком.

– Отлично. Привет передает.

– И ему от меня тоже передай.

Голос ее меня раздражает. Акцент и тембр слишком напоминают Мальвину. Не могу избавиться от этой мысли, хотя женщины совсем не похожи друг на друга. Мальвина, когда я ее видел, была моложе Риики, и черные волосы у нее были заплетены и собраны в узел, а не пушились копной цвета ирисок и воздушного мармелада. Однако при взгляде Риике в лицо сцены убийства Анны кажутся не такими уж далекими. Они вспыхивают в воспоминании о том спиритическом сеансе: Мальвина капает черным воском на Аннино белое платье, пропитанное кровью.

– Тебе нелегко, – сурово говорит мне Риика, но это не помогает.

Она тянется к жестянке, разрисованной красными кардиналами[11], и отщелкивает крышку, предлагая имбирное печенье Томасу, который сразу нагребает две горсти. Широкая улыбка расплывается по ее лицу, пока она смотрит, как он засовывает в рот несколько штук, а затем Риика поворачивается ко мне. Я должен что-то сказать? Это был вопрос?

Она снова щелкает языком:

– Ты друг Томаса?

Киваю.

– Лучший друг, тетя Риика, – заверяет Томас сквозь имбирные крошки.

Она коротко улыбается ему:

– Тогда я помогу тебе, если сумею. – Она по дается вперед и зажигает три свечки, на первый взгляд случайные. – Задавай свои вопросы.

Я глубоко вздыхаю. С чего начать? По-моему, мне не хватит воздуха в комнате, чтобы объяснить ситуацию с Анной – как она оказалась проклята, как пожертвовала собой ради нас, а теперь является мне, нарушая все правила.

Риика хлопает меня по руке. Я явно торможу.

– Дай-ка, – говорит она, и я переворачиваю руку ладонью вверх.

Хватка у нее мягкая, но, когда она стискивает мои косточки и закрывает глаза, под подушечками пальцев чувствуется сталь. Интересно, это она помогла Томасу развить способности к чтению мыслей, если такому вообще можно научить или развить?

Бросаю взгляд на Томаса. Он замер с полным ртом, взгляд прикован к нашим соединенным рукам, словно он видит проходящее между ними электричество или дым. Это длится целую вечность. И мне отчаянно не нравятся все эти прикосновения. Есть в Риике что-то такое, может, исходящая от нее сила, от чего меня просто мутит. И вот, когда я уже готов выдернуть руку, она открывает глаза и отпускает меня, резко хлопнув по тыльной стороне моей кисти.

– А он воин, дружок-то твой, – говорит она Томасу. – Носитель оружия, которое старше нас всех.

Она нарочито не смотрит на меня и держит руки скрючив пальцы, отчего они напоминают крабов. Вот побежали по столу, постукивая по пластику.

– Ты хочешь узнать про девушку, – говорит она себе в колени. Подбородок у нее прижат к груди, и от этого голос кажется придушенным и квакающим.

– Про девушку, – шепотом отзываюсь я.

Риика смотрит на меня с хитрой улыбкой.

– И ведь это ты изгнал Анну-в-Алом из нашего мира, – говорит она. – Я почувствовала, когда она ушла. Над озером утихала буря.

– Она сама убралась, – говорю я. – Чтобы спасти жизнь мне. И Томасу.

Риика пожимает плечами, как бы говоря, что это не имеет значения. На золотой тарелке покоится бархатный мешочек; она вытряхивает его содержимое и перемешивает. Стараюсь не вглядываться. Представим, что это вырезанные руны. Но на самом деле, по-моему, это мелкие косточки. Может, птичьи, может, ящеричьи – или костяшки человеческих пальцев. Она смотрит на сложившийся узор и вскидывает бледные брови.

– Девушка сейчас не с тобой, – говорит она, и сердце у меня падает. Не знаю, на что я на деюсь. – Но была. Недавно.

Томас рядом со мной резко втягивает воздух и выпрямляется. Поправляет очки и толкает меня локтем в бок, видимо чтобы приободрить.

– Вы можете сказать мне, чего она хочет? – спрашиваю я, протупив примерно минуту.

Риика склоняет голову набок:

– Как же можно об этом узнать? Хочешь, чтоб я позвала ветер и спросила у него? Он тоже не знает. Спросить можно только одного человека, потому что только один человек и знает. Попроси Анну-в-Алом открыть свои тайны. – Она искоса смотрит на меня. – Думаю, тебе-то она немало расскажет.

Трудно расслышать что-либо сквозь грохот крови в ушах.

– Я не могу ее спросить, – бормочу я. – Она не может говорить. – Мозг начинает выбираться из-под обрушившегося на него шока, начинает думать вперед и спотыкается сам об себя. – Мне сказали, ее возвращение невозможно. Что ей не положено находиться здесь.

Риика откидывается на спинку кресла и указывает на мой рюкзак, где лежит атам.

– Покажи мне его, – говорит она, и скрещивает руки на груди.