Но, слава богу, нам не о чем волноваться, потому что на третий стук в дверь она откликается. Вероятно, наш приезд она наблюдала, стоя за окном. Мне не верится, что у нее здесь бывает много посетителей.
— Томас Алдос Сабиен! Ты так вырос! — она выходит на крыльцо и обнимает его. Пока он лицом обращен ко мне, я беззвучно двигаю губами «Алдос?», пытаясь не засмеяться.
— Что именно ты здесь делаешь? — спрашивает Рикка. Она намного ниже ростом, чем я ожидал, чуть более пяти футов. У нее распущенные с проседью русые волосы. Мягкую кожу щек пересекают тонкие морщины, а уголки глаз чуть прищурены. На ней одет, примерно на три размера больше, свитер крупной вязки, а резиновые чулки складками приспущены на туфлях. Рикка далеко не молодая женщина. Когда она хлопает его по спине, он все еще выглядит потрясенным от ее силы.
— Тетушка Рикка, это мой друг, Кас, — сообщает он, и, словно с его разрешения, она, наконец, обращает свой взгляд на меня. Я убираю волосы с глаз и посылаю ей самую лучезарную улыбку бойскаута.
— Морфан послал нас к тебе за помощью, — тихо добавляет Томас.
Рикка прищелкивает языком, и, когда ее щеки втягиваются, я впервые вижу ведьму, спрятанную под слоем вязаного платья с цветочным рисунком. Когда ее глаза стреляют в сторону рюкзака, в котором в ножнах лежит атаме, я борюсь с желанием не отступить от крыльца.
— Мне нужно почувствовать его запах, — мягко проговаривает она. Ее голос звучит так, как если бы он сошел со страниц очень старинной книги.
Она щурится, вглядываясь в мое лицо.
— От него веет силой.
Ее рука крепко тянет за собой Томаса, не переставая при этом поглаживать.
— Заходите.
Внутри дома витает смесь запаха ладана и пожилой женщины. Мне кажется, что декор здесь не обновлялся еще с 70-х годов. Под захламленной мебелью простилается коричневый ворсистый ковер, на сколько хватает взгляда, здесь также находятся кресло-качалка и удлиненная кушетка, оба обшитые зеленым велюром. В столовой нависает над столом сделанная из жаростойкого пластика осветительная стеклянная арматура, предназначенная для опознавания ураганов. Рикка ведет нас к столу и указывает жестом присесть. На нем сплошной беспорядок: много полусожженных свечей и ароматических палочек. Когда мы присели, она прыскает какой-то лосьон себе на руки и энергично их растирает.
— С твоим дедом все в порядке? — спрашивает она, наклоняясь вперед локтями и улыбаясь Томасу, затем кулаком подпирает себе подбородок.
— Отлично. Он передает тебе привет.
— И ему тоже передавай, — отвечает она. Ее голос волнует меня. Акцент и тембр очень схожи с голосом Мальвины. Не могу не признать этого факта, хотя они и не похожи друг на друга. Мальвина выглядела моложе, чем Рикка, с черными, забранными в пучок волосами, а не с кучей ирисок и аптечным алтеем на голове, как это было у Рикки. Тем не менее, всматриваясь в ее лицо, я до сих пор не могу отпустить образы убийства Анны. Они проносятся в моей памяти, как картинки, когда я оказался вовлеченным в спиритический сеанс: Мальвина капает черным воском на белое платье Анны, пропитанное кровью.
— Тебе нелегко, — сурово обращается ко мне Рикка, хотя мне от этого не легче. Она тянется к жестянке с нарисованными четными числами на ней и с трудом ее открывает, предлагая имбирное печенье Томасу, который зачерпывает их в две горстки. Прежде, чем пристально на меня посмотреть, на ее лице расцветает широкая улыбка, когда она замечает, как он набивает ими рот. Я должен ответить? Она задала мне вопрос? Она снова прищелкивает языком.
— Ты друг Томасу?
Я киваю.
— Тетушка Рикка, он самый лучший, — подтверждает Томас, кроша имбирное печенье. Она коротко ему улыбается.
— Тогда помогу, чем смогу, — она подается вперед и зажигает три свечи, по-видимому, вслепую. — Задавай вопрос.
Я глубоко вдыхаю. С чего начать? Кажется, в этой комнате мне не хватит воздуха, чтобы рассказать все об Анне, как ее прокляли, как она пожертвовала собой ради нас, ну, а теперь еще и то, действительно ли она преследует меня в моем мире?
Рикка хлопает меня по руке. Вероятно, я слишком долго размышлял.
— Дай, — говорит она, и я протягиваю ей ладонь. Она мягко пожимает ее в ответ, но, как только сжимает ее чуть сильнее, под пальцами я начинаю ощущать стальную силу, а затем она закрывает глаза. Интересно, это она помогала Томасу развивать талант чтения мыслей? Можно ли назвать это обучением или совершенствованием?
Я смотрю на Томаса. Он прекращает жевать, а его глаза теперь сосредоточены на наших соединенных руках, словно он увидел, как пробегает ток или дым, медленно проплывающий мимо нас. Все это длится очень долго. Я действительно ощущаю неловкость, прикасаясь к ней. У Рикки есть что-то такое, возможно, власть, исходящая от нее, заставляющая мой живот болезненно сжиматься, но как только я решаюсь высвободить руку, она открывает глаза и оживленно хлопает по тыльной стороне ладони.
— Он не иначе как воин, — обращается она к Томасу. — Владелец оружия старше всех нас.